След пираньи

— А стяжком, — сказал седой, поддел носком резинового сапога валявшийся тут же еловый колышек. — Удобная в хозяйстве вещь, спасу нет… Болит головка? Ты не горюй, это, брат, ненадолго.

Остальные заржали так пакостно, что о подлинном подтексте реплики их вожака мог бы догадаться и менее искушенный человек. У покойников, как правило, голова болеть перестает…

Мазур опустил взгляд к поясу — и ножны, и кобура, конечно же, пусты.

— Забурела рыбинспекция, я смотрю, — сказал седой, подкинув автомат в широких ладонях, покрытых целой сетью бугристых шрамов. Ручонки старого браконьера, определил Мазур. Вон как порвало крючками от самоловов…

— Это в каком же смысле? — спросил он, притворяясь полным идиотом. Следовало потянуть время. Если Джен забеспокоится, решит перебраться поближе… У двоих оружия в руках нет, тут достаточно двинуть сзади седому, перехватить трещотку…

— У тебя, я смотрю, в мозгах еще бурление, искорки, поди, кружат… — ухмыльнулся седой. — Забурели ребята, чего уж там. В старые времена трюхали на ржавом корыте, со ржавой берданкой, а теперь — ты только посмотри. И автомат у него красивенький, и пистоли по карманам распиханы, и ножик самый что ни на есть страхолюдный… — Он полез в карман, вытащил нож, полюбовался. — Глядеть тоскливо. А еще скулите, что перестройка вам посадила на шею кучу уголовного элемента… Ты бы в старые времена при такой амуниции ходил? Шиш…

— Слушай, отец родной, — сказал Мазур. — Ну какой я тебе, если приглядеться, рыбинспектор? Что ты чепуху порешь?

— Ну? А кто же ты, голубь, есть?

— Прохожий турист, — сказал Мазур. — Мирный человек.

— А такие штучки туристам всем выдают или через одного? — встряхнул он автоматом. — Наворотили, не сообразишь сразу, где тут что и нажимать…

— Вот и не нажимай, — сказал Мазур. — Вообще поменьше в руках верти, а то напарнику чего-нибудь отстрелишь или, хуже, себе самому…

— Учту, — пообещал седой, вешая автомат на плечо дулом вниз. — Ну, колись, инспекция, чего уж… Самое время. Остальные где? И сколько вас, волюнтаристов? Лодку, как я понимаю, где-то в отдалении оставили, а сами рыскаете пешочком, хорошо еще, я тебя вовремя засек, а там уж проще было…

— Говорю тебе, я мирный турист, — сказал Мазур. — Сущий голубь, как ты совершенно правильно определил.

— Ты поглядывай, — бросил седой одному из своих.

Тот встрепенулся, подхватил прислоненный к скамейке, подальше от Мазура, карабин, отошел к лесу.

— Туристы, родной, с таким арсеналом не шляются, — сказал седой уверенно. — А военных на триста верст поблизости нет. Не в германский же тыл тебя на разведку послали? Сам рассуди, откуда тут германский тыл? Никаких тут вражьих тылов, одна тайга… И на охоту с такими стволами никто не ходит. В общем, влип ты, как проститутка Троцкий. И пока я не начал над тобой твоим же ножичком эксперименты ставить, лучше колись сам. И быстренько, некогда нам тут арии распевать. Кратенько, быстренько: где остальные, что задумали? Что за новая идея Карзубину в голову стукнула. И все прочее. Твою рожу я что-то не помню, надо полагать, вызвали новеньких, нам неизвестных, то-то на пристани крутились эти… с плотами. Сплавщики, мать их так. Якобы. Ну?

— Да говорю тебе… — взревел Мазур.

И получил пинок под ребро, так что поневоле умолк, охнув.

— Будешь повышать голос, тварь, я тебе по старинному обычаю ерша в задницу запихну, — сказал седой, привычно сминая меж пальцами мундштук папиросы. — А назад его вытащить будет не в пример труднее, все равно, что ежа против шерсти родить… Усек? Глядишь, и жизнешку свою поганую выторгуешь…

— А это наверняка? — спросил Мазур.

— Я тебе не господь бог, чтобы обещать наверняка. Там видно будет.

— Тогда какой мне смысл с тобой откровенничать?

— То есть как это? — удивился седой. — Есть же разница: помирать тебе тихо и культурно или — как драной кошке у скорняка… А может, и помилую. Смотря что споешь. Я по всему твоему виду просекаю, что человек ты в наших играх совершенно случайный, вдруг и не буду руки поганить лишним утопленничком… Тебе что Карзубин наговорил? Что я мелкая сявка, которую взять за жопу еще полегче, чем пьяную пэтэушницу? Очень похоже — то-то ты на меня зенки таращишь без всякого страха и почтения, будто на посиделки пригласили…

— Городской, — мрачно обронил тот, что остался при вожаке. — Зуб даю, городской. Привык, что прокуроры по асфальту косяками гуляют, а каждому перекрестку свой мент полагается, при палке и свистульке… Король, дай я ему покажу, как в зоне на оленях ездят…

— Стоять, — мимоходом обронил вожак, и тот примолк. — Так вот, гость дорогой. Не знаю, что тебе молол Васька Карзубин, какой мелкотой он меня представлял — только я на этой речке царствовал при всех генсеках, начиная с Леньки, и ради Бориски или там Генки жизнь переиначивать не собираюсь. Не могу поступаться прынцыпами, — протянул он, неплохо имитируя брежневское бормотанье. — Не могу… — Его глаза стали двумя льдинками. — Ну, ты будешь колоться или в самом деле ерша в жопу загнать для начала?