След пираньи

Джен вскочила им навстречу, тщетно пытаясь хоть что-то понять. Больше всего Мазур боялся, что она сгоряча начнет разбрасывать приемчиками всю эту ораву, а потому еще издали сделал самую веселую физиономию, изображая руками нечто непонятное ему самому. От толчка проснулась бабушка Пелагея Филипповна. Решив почему-то, что ее нового попутчика обижают, как и предвидел Мазур, соколом налетела на ворога, хоть и не на того, на кого следовало бы, взахлеб рассказывая, какие симпатичные и милые люди этот вот военный и его жена, которая увечная, бедняжка…

Похоже, больше всего на свете сержанту хотелось пальнуть в потолок. Он успокоился гигантским усилием воли, присел подальше от Филипповны и воззвал:

— Так, все молчат! Ну помолчите вы, граждане, не в Думе! Это у нас, значит, потерпевший… Документики попрошу.

Мазур сунул ему паспорт, жестами велел Джен сделать то же самое. Сержант привычно стал листать… «Мать твою, — подумал Мазур, — там нет никаких отметок о браке, а они все орут про жену…» И точно, сержант поднял голову, заложив пальцем соответствующую страничку:

— Говорите, жена…

Мазур, чтобы побыстрее со всем этим покончить, сунул ему красное удостоверение.

— Та-ак… — сказал сержант. Раскрыл. — Ого… — прочитал до конца. — Эге… — еще раз перечитал и вернул Мазуру. — Н-ну, понятно… У вас они, значит, ничего не взяли, товарищ полковник?

Окружающие воззрились на Мазура так, словно полковников не видели никогда в жизни. Ну, понятно: в форме и генерал не вызывает особого интереса, а когда твой штатский попутчик вдруг оказывается в неплохих чинах…

— Ничего, — сказал Мазур.

— Точно посмотрели?

— Ага.

Сержант сделал движение, словно хотел сам заглянуть в сумку, — но опомнился, почесал в затылке:

— Э-э…

— Вот именно, — сказал Мазур с многозначительным видом, постучав указательным пальцем по удостоверению. — Все там, и вообще… — с намеком покосился на окружающих. — Все в порядке, сержант, обошлось.

— А может, нужно по рации? Может, тут что-нибудь этакое… — он сделал несколько загадочных жестов, явно пытаясь выяснить, не потребно ли загадочному полковнику вмешательство спецслужб. — Если уж такое дело…

Поезд, дернувшись взад-вперед, медленно пополз к станции.

— Да нет, — сказал Мазур. — Обыкновенное ворье, положили глаз на хорошую сумку… Что от меня требуется?

— Да что тут требуется… — развел руками сержант. — Я сейчас протокол составлю, а вы в… докуда едете? В Иркутске заявите в линейный отдел. Я ж не Шерлок Холмс, моя задача — следить за порядком. Если уж успели спрыгнуть, где их теперь ловить? Таких нынче по поездам немеряно… — Он вытащил из планшетки лист белой бумаги и, вновь оказавшись в привычных обстоятельствах, исполнился уверенности: — Так. Лен, иди-ка в свой вагон, ты все равно и не видела ничего…

— Да, а кому по шее двинули?

— С твоей шеей потом закончим, сначала с гражданина показания сниму, — он спохватился: — Я кому сказал — идти к Степану?

— Так станция уже…

— Ну вот и иди на вокзал! Сообщишь дежурному, пусть даст приметы по линии. И иди, и иди…

Протокол он составил довольно быстро. Мазур расписался крупной неразборчивой закорючкой, не читая. Джен тоже пришлось расписаться — сообразила поставить такую же закорючку. Сержант еще раз наказал непременно подать заявление в Иркутске и удалился.

Мазур прижался затылком к вагонной переборке, прикрыл глаза. На ощупь нашел ладонь Джен, стиснул. В висках жарко колотилась кровь. Он глубоко вдохнул несколько раз, приводя дыхание в норму, подумав, что такая поездочка принесет седых волос больше, чем все предшествующие задания…

Поезд вновь остановился — на сей раз неспешно, плавно. За окнами стояли люди с чемоданами.

— Ох, я бы этому ворью руки рубила… — призналась бабушка.

— Золотые слова, Пелагея Филипповна… — сказал Мазур с закрытыми глазами.

Глава двадцать четвертая Сорок восемь утюгов на подоконнике

Ночь прошла спокойно. Мазур, игнорируя укоризненные взгляды старушки с котом, устроил Джен на верхней полке, а сам лег на нижнюю, поставив сумки в тесный ящик, образованный сложенным столиком. Предварительно помог ей управиться с наволочкой — моментально пришел на помощь, едва она беспомощно уставилась на пакет с бельем, и никто ничего не заметил. Простыни, конечно, оказались сыроватыми, как и надлежит. Несмотря на не отпускавшее ни на секунду напряжение, Мазур искренне позабавился в душе, глядя, как Джен с неописуемым выражением в глазах комкает влажную простыню, привыкая к мысли, что придется на это лечь. В конце концов она, сняв лишь кроссовки, улеглась поверх одеяла — но это никого не могло, пожалуй, удивить или привлечь внимание, мало ли какие у людей привычки…