След сломанного крыла

Я прячу улыбку, хвалю ее за выбор блюд и откусываю кусок еще теплого французского хлеба.

— Очень вкусно, — говорю я. Она ставит на скатерть миску с фруктами и контейнер, наполненный чем-то похожим на раздавленные оливки.

— Это оливковый спред? — спрашиваю я, дотягиваясь до фруктового ножа.

— Тапенада^[13],— поправляет Триша, прежде чем понимает, что стоило бы промолчать. Она застенчиво улыбается и говорит: — Извини.

Я спешу уверить ее, что не обиделась:

— Это ведь действительно тапенада.

Откусив еще один кусочек хлеба, я смакую оливки с перцем и чесноком.

— Спасибо тебе за этот ланч. Я рассчитывала только на печенье и кофе.

— Ты разве помнишь? — удивленно спрашивает Триша. В четырнадцать лет она впервые увидела фильм «Завтрак у Тиффани». Она решила, что Одри Хепберн — ее кумир, и целый год завтракала датским печеньем и пила кофе без кофеина.

— Я даже еще помню вкус этого печенья. Ты ведь заставляла меня есть его вместе с тобой, — произношу я с содроганием. — До сих пор видеть его не могу.

— Прости меня, — говорит Триша, хотя мне кажется, что она имеет в виду что-то другое. Мы молча едим, прислушиваясь к шуму листвы на ветерке. В юности мы редко молчали вдвоем. И то, что мы молчим сейчас, заставляет меня осознать, что мы обе повзрослели, но продолжаем находить утешение в общении друг с другом.

— Где тебе нравилось жить больше всего?

Триша удивляет меня этим вопросом. За все эти годы она ни разу не спросила, где я живу.

— На Сейшелах, — отвечаю я без колебаний. — Это маленький остров в Индийском океане. Население — около девяноста тысяч человек.

Я вспоминаю, как спала в палатке на берегу, просыпаясь каждое утро под звук океанских волн, разбивающихся о берег.

— Ты была совсем одна? — спрашивает она в ужасе.

Я хочу объяснить ей, что одиночество не зависит от того, есть ли рядом люди, что мое одиночество — неотъемлемая часть меня. Но если я скажу это, обрушится град вопросов, на которые у меня нет ответов.

— Да, я была одна.

— Могу себе представить.

Триша берет из миски несколько виноградин и жует их. Она предлагает виноград и мне. Я беру целую пригоршню. Поставив миску на место, она пристально смотрит в сторону леса.

— Одна мать ищет родителей для своего новорожденного ребенка, — говорит она. — Эрик хочет усыновить его.

— Разве это не чудесная новость? — спрашиваю я, полагая, что это так и есть.

— Может быть, — произносит она тихо, но на ее лице написано другое. Я, поощряя ее продолжать, спрашиваю, почему у нее нет детей, хотя она всегда их хотела. Но она внезапно указывает на птицу, расхаживающую поблизости. Мы смотрим, как она подходит к нам.

— Кажется, она ранена! — восклицает Триша. Поднявшись на ноги, она медленно подходит к птице, наклоняется и берет ее в ладонь. — Это крыло.

Приглядевшись, мы видим маленький порез на крылышке. Я провела три с лишним месяца на африканском сафари за ранеными животными, делая снимки для журнала «Нэйшнл Джиографик». Там я узнала, что поврежденное крыло со временем можно вылечить, но больше всего опасностей подстерегает беспомощных птиц в дикой природе.

— Ее нужно накормить, — говорю я, кроша хлеб.

— Давай сделаем ей гнездо, — решает Триша. Она держит птицу в одной руке, а другой начинает поспешно собирать материал для временного гнезда. Я с любопытством наблюдаю за сестрой, но она жестом просит о помощи. — Давай, давай!

Следующие пятнадцать минут мы собираем веточки, листики и травинки и со смехом и спорами устраиваем для птицы самое роскошное ложе, какое только можем. Наконец мы помещаем гнездо среди деревьев, в месте, защищенном от любопытных глаз. Положив в гнездо еду, Триша бережно кладет туда птицу, но прежде птичка несколько раз крепко клюет ее в знак благодарности. Потирая пострадавший палец, Триша спрашивает меня:

— Как ты думаешь, это сработает?

— Да, — говорю я с внезапно возникшей уверенностью. — С ней все будет хорошо.

— А это она? — дразнит меня Триша.

— Ну с ним будет все хорошо, — сестра смотрит на меня, и я поднимаю руки: дескать, сдаюсь. — Оно будет в порядке.

Мы с Тришей смеемся и смотрим, как птичка устраивается в гнезде. Когда мы собираемся уходить, Триша слегка подталкивает меня плечом:

— Давай еще раз приедем сюда!

— Обязательно, — говорю я, предвкушая следующий пикник.

Триша

В Индии замужество означает, что женщина переходит из дома одного мужчины в дом другого. Обоих для нее выбирают: одного — по соизволению богов, второго — по отцовскому повелению. А согласно индийской системе верований оба эти мужчины — две стороны одной медали. Оба они обладают вами и могут делать с вами все, что захотят. Но что случается, если женщина хочет свободы?