Я клянусь, что обрету себя саму, узнаю, кто я такая, что никогда не буду дочерью, которой нужен отец, или женой, которая старается быть идеальной. Без страха я в одиночку пушусь в это путешествие и открою для себя ту женщину, которой могу стать. Я никогда не хотела причинить боль Эрику, никогда не думала, что скорее предаю его, чем спасаю себя. После того что он сказал, я поняла, как мне с ним повезло. Может быть, нам посчастливится обрести нашу любовь снова и найти путь к исцелению. Но сейчас, в момент, когда я определяю свое будущее, я обещаю себе никогда не забывать прошлого.
Соня
Я одна. Триша вернулась в свой дом, а мама пропадает в храме. Она сказала, чтобы я не дожидалась ее, потому что она придет поздно. Мама не сказала почему, а я не спросила: мы обе соблюдаем установленную нами невидимую границу. Мне надо чем-то заняться, и я развожу огонь в гостиной, чтобы согреть руки у пылающего огня.
Тишину нарушает звук дверного звонка, и я вздрагиваю — ведь я никого не жду. Мамины подруги обычно заходят совсем ненадолго: либо занести еду, либо осведомиться о состоянии нашего отца. Теперь эти визиты стали более редкими. Больше у нас почти никто не появляется. Что ж, жизнь идет своим чередом, и только мы не готовы это признать.
— Кто там? — спрашиваю я и с опаской смотрю в дверной глазок. Увидев лицо Дэвида, я широко распахиваю дверь.
Когда я заполняла анкету для отдела кадров, он видел мой адрес. Этот район хорошо известен Дэвиду: его друзья купили в конце нашей улицы дом.
— Я хотел поговорить с тобой, если у тебя есть минута.
Дэвид выглядит встревоженным.
Мой первый порыв — закрыть дверь немедленно, но я не могу. То, что я вижу его здесь, в доме, который когда-то был моей тюрьмой, странным образом придает мне сил.
— Входи, — говорю я и веду его в комнату, где пылает и рассыпает искры огонь.
— Твоя мама дома? — оглянувшись по сторонам, спрашивает Дэвид.
— Нет, — говорю я. — Сегодня вечером ее не будет, — я впиваюсь взглядом в его лицо, забыв, что он мне не принадлежит. — Ты пришел, чтобы поговорить о том, что произошло вчера? О нашем решении отключить отца от аппаратов?
— Нет, — произносит он необычно спокойным тоном. — Это ваше семейное дело.
— Тогда зачем? — спрашиваю я с беспокойством. — С ним что-то случилось?
Он отрицательно качает головой и продолжает смотреть мне в глаза.
— Тогда зачем? — снова спрашиваю я.
— После того как вы вчера ушли, мы с твоей мамой побеседовали, — говорит Дэвид медленно, будто взвешивая каждое свое слово. — Она спросила меня, как я отношусь к тебе.
— Дэвид, — умоляюще произношу я, чувствуя, как меня охватывает привычный страх. — Пожалуйста, не надо.
— Она и без меня знала ответ. Но я ей сказал, что для нас шансов нет, что ты не можешь быть со мной.
— Я не могу, — говорю я шепотом, больше всего в жизни желая быть с ним. Но страх — ужасная штука. Он парализует тебя ожиданием худшего, не оставляя места для надежды.
— Она сказала, что знает, почему это так, — говорит он, повергая меня в шок. — Она сказала, что ты так поступаешь потому, что никогда не знала, как она тебя любит, как ты ей нужна.
— Нет, — продолжаю я настаивать на своем. Слова Дэвида громом отзываются в моих ушах, каждая клеточка моего тела восстает против звука его голоса. В глубине души я знаю правду, и ничто в мире не сможет убедить меня в обратном. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
— Она знает, что предала тебя, — продолжает он, не давая мне высказать упреки. — Она отпустила тебя, чтобы спасти.
Я опускаюсь на диван, завидуя поленьям, которые могут превратиться в золу. Если всю свою жизнь думаешь о себе только самое плохое, происходят странные вещи: кто бы что тебе ни говорил, ты изо всех сил споришь с этим человеком, доказывая, что он ошибается, что на самом деле ты не стоишь ничего.
— Но она так тосковала по тебе, ты ей была так нужна, она устала тебя ждать.
Дэвид протягивает мне листок бумаги, который вынул из кармана пиджака.
Я смотрю на листок, пытаясь понять, что это такое. Анализ крови, но только с одним показателем. Сверху указано имя моего отца. Я вопросительно смотрю на Дэвида:
— Что такое тетрагидрозолин?
— Это подарок твоей матери тебе, — отвечает он. — Анализ доказывает то, о чем мне сказала твоя мать. Она постепенно травила его тетрагидрозолином, это главный ингредиент «Визина», — Дэвид профессиональным тоном перечисляет факты: — Сначала он вызывает затрудненное дыхание, тошноту и головную боль. Вместе с этим ослабевает иммунная система, как при диабете, а потом наступает кома.
Спазм сжимает мой желудок, я роняю листок и вижу, как он падает на пол. Он падает к моим ногам и лежит там, как пес, лежащий у ног хозяина, готовый исполнить любое его приказание.
— Она пыталась убить его? — спрашиваю я шепотом. — Почему?