След торпеды

— Американский специалист Дункан, — спокойно ответил Марков, — утверждает, что морские мины становятся одним из основных видов оружия, существенно влияющих на ход и исход войны. Что же касается мины-торпеды «Кэптор», то она, обнаружив цель на значительном расстоянии, освобождает торпеду, которая сближается с целью, и поражает ее.

— Вижу, «Кэптор» для вас не загадка. Командир корабля всегда должен идти вровень с научной мыслью, изучать технику противника. Пентагон и военные ведомства ряда капиталистических стран поставили перед собой цель превратить морские мины в оружие стратегического назначения. Недавно мне довелось прочесть одно любопытное сообщение, если можно так выразиться, насчет этой самой мины «Кэптор». Вы не читали? — адмирал взял со стола свою папку, вынул оттуда листок бумаги и протянул командиру.

«Военное значение новой мины, — читал Марков, — будет состоять в блокировании советских подводных лодок в Норвежском море либо уничтожении их при попытке возвращения в базы для ремонта. ВМС США предполагают установку барьеров на главных путях советских подводных лодок Северного флота в Атлантику. Одно минное поле будет поставлено в Датском проливе между Гренландией и Исландией, другое — между Исландией и Британскими островами… Планируется применение этой мины для закрытия подводным лодкам путей, ведущих в Тихий океан…»

— Волчьи замыслы, — усмехнулся Марков, возвращая адмиралу листок. — Я этого не знал.

— Командиру пограничного корабля надо знать оружие своего противника, — строго заметил адмирал. — Тогда и бить его будет легче. Василий Окунев, командир «Алмаза», это учитывал. Летом сорок четвертого года он смело вступил в бой с фашистскими боевыми кораблями…

Подвиг Окунева покорил Маркова. В истории части записано, что летом сорок четвертого года «Алмаз» сопровождал советские суда. В районе острова Харлов капитан-лейтенант Окунев обнаружил два вражеских эсминца и подводную лодку. Сообщив об этом в штаб Северного флота, он завязал с ними бой, чтобы дать возможность нашим судам укрыться в ближайшей бухте. «Алмаз» сражался до последней минуты. Корабль ушел под воду со стреляющими орудиями. Конечно, Окунев мог бы остаться в живых, но он, как патриот и волевой командир, предпочел гибель позорной сдаче в плен.

— Совершить такой подвиг, — подчеркнул адмирал, — может только мужественный и честный человек. Вы, Игорь Андреевич, не обессудьте… Я никаких упреков вам не делаю. Просто вспомнил войну.

В тоне, каким адмирал это сказал, не было насмешки, и у Маркова отлегло от сердца. Когда он вышел на палубу, ему стало веселее. А тут на причале появился матрос Егоров. Трап уже убрали, но он, не растерявшись, прыгнул на палубу. Так прыгнул, что поскользнулся и упал. Поднялся с палубы, а тут командир:

— Это еще что?

— Виноват! Так уж случилось… — смутился матрос, хотя в его глазах читался упрек: «Чего придираетесь, Игорь Андреевич? Вы же знаете, где я был…»

Подошел адмирал.

— Ваш акустик? — спросил он, глядя на матроса. — Почему опоздали на корабль?

Акустик по натуре был прям, никогда не хитрил и не сделал даже попытки хоть как-то оправдаться.

— Невеста моя приехала, товарищ адмирал. Встретил ее на вокзале — повез на квартиру, а хозяйка куда-то ушла.

Адмирал задумался. Его прямой лоб изрубили морщины.

— Может, вам на берегу остаться? — участливо спросил он.

— Никак нет, товарищ адмирал. Невеста подождет. Я не могу так… Служба у нас особая.

Адмиралу понравился ответ моряка, но рядом стоял Марков, и он не хотел хвалить его при командире; считал, что излишняя строгость к подчиненным не вредит службе, важно, чтобы эта строгость не подменялась равнодушием и черствостью.

— А к учениям все готово? — уточнил адмирал.

— Так точно! Разрешите пригласить вас в акустическую рубку? Там мичман Капица, глаз у него острый…

— Ну, ну, — неопределенно промолвил адмирал и, ничего больше не сказав, направился на ходовой мостик.

— Подвели вы меня, Юрий Егоров, — угрюмо молвил командир. — Нельзя так, братец, никак нельзя. Доверие — оно окрыляет, а на тебя, видно, плохо действует… Флагман-то строг, узрел? То-то, братец…