След в океане

Кстати, у американцев и канадцев подводные обитаемые аппараты в море работают только попарно: одни погружается на дно, а второй в полной готовности дежурит на борту судна. Если с первым случается авария, второй немедленно идет ему на помощь. А с «Аргуса» и спроса нет — он у нас в единственном числе, так что спасать его некому, рассчитывать приходится только на самих себя.

Около получаса пилоты упорно раскачивали заякоренный аппарат и пытались обратным вращением вытащить бур из скалы. Муть, взвихрившаяся при движении винтов от илистого дна, залепила иллюминаторы. Скала, однако, держала нас прочно. Мы взмокли и приуныли. Не зимовать же здесь! Тем более что запаса кислорода хватает только на 36 часов, и больше этого времени гостить на дне как-то не хотелось. «Может, попробуем вперед бурить?» — робко спросил я хмурого Булыгу. «Ты что — чокнулся?» — яростно прошипел он и послал меня довольно далеко, куда даже при всем желании из застрявшего на дне аппарата я отправиться не мог. Однако минут через десять, когда пилотский гнев остыл, а альтернативных вариантов спасения не возникло и терять, похоже, было уже нечего, Саша Горлов начал бурить вперед. К огромному нашему (и прежде всего моему) удивлению и радости минут через десять бур неожиданно освободился, и мы оторвались от дна.

Самое примечательное в этой истории, что когда мы возвратились на борт «Витязя», то обнаружили, что в буровом устройстве остался приличный керн, выбуренный из скальной породы. Так, пожалуй, впервые у нас было проведено бурение дна с подводного обитаемого аппарата. Что же касается Ракитина, то он, довольно невозмутимо выслушав наши весьма эмоциональные замечания по поводу надежности его системы, через пару дней довел ее до кондиции, так что при последующем бурении никаких аварийных ситуаций на дне уже не возникало.

Поскольку в Тирренском море мы работали в пределах итальянской экономической зоны, у нас на борту постоянно находились официальные представители итальянских властей, зорко следившие за тем, чтобы мы не занимались никакой «шпионской» деятельностью.

Один из них, сотрудник итальянской разведки, молодой и красивый парень, которого звали Франческо, первые два дня по прибытии на судно фотографировал все подряд. К всеобщему удивлению, он даже заявился на открытое партийное собрание, куда и своих-то было загнать не просто. Когда все стали удивляться его приходу, он еще раз переспросил, открытое ли собрание, и, уточнив, что открытое, остался. Уже через несколько дней, однако, он с чисто итальянским темпераментом увлекся одной из наших научных сотрудниц, забросил свой роскошный фотоаппарат и, вооружившись вместо него гитарой, начал распевать жестокие неаполитанские романсы.

Второй, представитель военно-морского флота, по имени Алчид, был высоким и пожилым мужчиной с седыми висками, который ни во что особенно не вникал и гордился тем, что когда-то жил неподалеку от Триеста в одной деревушке с генералом Красновым. Мы с Алчидом неоднократно посещали судовую финскую баню, которая ему чрезвычайно понравилась. Расслабившись на полке, он обычно рассказывал целую серию итальянских анекдотов про «бамбино Пьерино», точно дублировавших наши отечественные истории про «мальчика Петю». Однажды вечером капитан вдруг вызвал меня на мостик. Пришло предупреждение от итальянских властей, что к восьми часам утра мы должны покинуть район работ, поскольку здесь планируются учебные стрельбы итальянской береговой артиллерии в связи с маневрами НАТО. Я разбудил Алчида. «Ничего страшного, можете работать дальше», — сказал он, ознакомившись с радиограммой. «То есть как — работать? Район же обстреливать будут». «Да я своих артиллеристов знаю — все равно не попадут», — улыбнулся он.

Надо сказать, что американские партнеры наших хозяев по НАТО верили мирным намерениям не очень. Каждый день, с утра над судном появлялся американский самолет противолодочной обороны и кидал около нас пару акустических буев, пытаясь обнаружить под нами подводную лодку. Убедившись в ее отсутствии, он улетал, чтобы назавтра снова прилететь.