След в след

Трое суток Сергея не было, они уже были уверены, что он или арестован, или решил бежать, но за два часа до указанного в повестке часа он появился. Дома Сергей переоделся в свой единственный костюм, сказал, чтобы его не провожали, и поехал в прокуратуру. По виду он был возбужден, пожалуй, даже весел, и они поняли, что все материалы удалось спрятать. На его просьбу не ездить к прокуратуре они не обратили внимания и, едва он ушел, поехали следом.

Сбоку от областной прокуратуры, рядом с жилым домом, был небольшой сквер с детской площадкой, грибком, ледяной горкой и тремя заваленными снегом скамейками. Вера начала чистить одну из них, но внизу оказался лед, и, едва втиснувшись, они пересели под грибок. Скоро пошел густой мокрый снег, по временам его кружил ветер, и тогда не было видно ни рядом стоящего дома, ни улицы, ни прокуратуры. Вера боялась, что они пропустят Сергея, хотела дежурить у входа, но и Александра, и Ирина сказали, что ходить туда не надо, раньше чем через два-три часа он все равно не выйдет. Но вышел Сергей через час, они и вправду его прозевали, заметили совершенно случайно, когда он проходил мимо сквера.

Ирина узнала его по белой парусиновой кепке, которую Сергей проносил всю зиму, и, еще не уверенная, что это он, окликнула, Сергей не отозвался, но они уже видели, что это он, и побежали за ним. На углу улицы догнали и стали в три голоса спрашивать, что и как, он не отвечал, кажется, вообще их не видел. Выглядел он жутко. Вера заметила, что в руке Сергей держит какую-то заметенную снегом бумажку, взяла ее и, пробежав глазами, начала читать: «Справка. Дело по обвинению Крейцвальда Сергея Федоровича пересмотрено военной коллегией Верховного суда СССР 13 ноября 1958 года. Приговор военной коллегии от 29 декабря 1942 года в отношении Крейцвальда С.Ф. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело прекращено за отсутствием состава преступления. Крейцвальд С.Ф. реабилитирован. Начальник секретариата военной коллегии Верховного суда СССР подполковник юстиции И.К. Полиецкий».

Смысл этой справки они поняли не сразу, не сразу поняли, что именно из-за нее его и вызывали в прокуратуру, что там от него ничего больше не хотят и не будут его ни допрашивать, ни арестовывать. Они стали целовать его, Вера что-то кричала, размахивала бумажкой и, кажется, готова была танцевать. Потом Ирина поймала такси, и они поехали к Александре, ехали из-за снега долго и медленно, с объездом через весь город, по единственному мосту, который вел на другой берег Суры. Дома Сергей сказал, что неважно себя чувствует и пойдет ляжет. Вера хотела пойти с ним, но он повторил, что хочет остаться один и идти не надо.

Еще тогда, три дня назад, когда он получил повестку из прокуратуры, к нему стало возвращаться старое сознание, что органам всегда и все про него известно, что для органов он – открытая книга. Но в тот день было так очевидно, что он должен делать, в нем было еще много сил и эти силы были нужны, чтобы увезти и спрятать собранные материалы; сделать это надо было быстро и ловко, быть готовым, что за ним, возможно, следят, постараются задержать; все это ему удалось, все сошло гладко, непосредственные улики были скрыты, и только уже в прокуратуре, показывая милиционеру повестку, Сергей вдруг понял, что то, что было в последние три года – и история эсеров, и его поездка, люди, с которыми он встречался, разговоры, которые он вел, придуманная им новая эсеровская партия: программа, правила конспирации, явочные квартиры, партийная касса, боевики, активные члены, сочувствующие, – все, что он делал, и он сам были приманкой, на которую органы ловили и Александру, и Веру, и Ирину, и всех-всех связанных с ним.

Еще с десяти лет, со дня своего первого ареста, он был «засвечен», знал, что «засвечен», и, значит, по первому правилу конспирации не имел права ни с кем ни встречаться, ни видеться – он был заразен и должен был жить один. Он думал об этом, думал о том, что ему не надо было уезжать из Бугутмы, и когда ждал своей очереди в приемной прокурора и в его кабинете, когда тот длинно, почти дословно повторяя доклад Хрущева, говорил ему о культе личности, а потом вручал справку о реабилитации. Справка, которую ему дали, ничего не меняла. Она означала лишь одно: или на свободе он нужен им больше, или пока им просто не до него. Дома, оставшись один в своей комнате, он решил, что попытается забыть или хотя бы так перепутать и исказить в памяти имена, факты, даты, чтобы ни разобраться, ни восстановить ничего было нельзя, но скоро понял, что шансов на это немного.