След Ведической Руси. Научное обоснование зарождения арийской цивилизации на севере Евразии

«Они пользуются для этой цели третьим, девятым и двадцатым днями: однако почему они берут именно эти, а не иные какие-либо дни, о том я ничего не мог узнать до сих пор у русских...»¹³⁴. Для объяснения этой традиции достаточно обратиться к древним арийским представлениям, согласно которым со дня кремации до девятого дня тело умершего восстанавливается в новом качестве, и в девятый день «все тело покойного считалось воссозданным»¹³⁵• Итак, после того как и второе войско не дало о себе никаких вестей, на девятый день сам Додан ведет свое войско на восток:

«Войска идутдень иночь; Им становитсяневмочь. Ни побоища, ни стана,Ни надгробного кургана НевстречаетцарьДодон.

«Чтозачудо?»мыслитон.

Вотвосьмой уж день проходит,

Войсковгорыцарьприводит».

На девятый день войско царя Додана приходит в долину промеж высоких гор», где «все в безмолвии чудесном». Вспомним «Руслана и Людмилу» и ту долину, в которую направляется за «живою и мертвою водой» волшебник Финн. Она также находится «за дальней цепью диких гор», где

«Кругом все тихо, ветры спят, Прохлада вешняя не веет, Столетни сосны не шумят,

Невьютсяптицы,ланьнесмеет,

Вжарлетнийпитьизтайныхвод»

В «Руслане и Людмиле» эту долину сторожит «чета духов с начала мира, безмолвная на лоне мира. Два духа дух жизни и дух смерти, светлое и темное начало, символ добра и зла. Что же мы видим в «Сказке о золотом петушке»? Ту же самую безмолвную долину и шатер с девицей, Шамаханской царицей, которая «вся сияя, как заря, тихо встретила царя». Заглянув ей в очи, царь Додан умолк и «забыл он перед ней смерть обоих сыновей». Ситуация противоестественная в любом другом месте, но только не здесь, не в этой «долине между гор», где царя встречает прекрасная дева-змея. Именно змеиную природу Шамаханской царицы подчеркивает поэт, говоря о том, что, заглянув ей в очи, можно стать зачарованным настолько, чтобы все забыть, даже смерть детей. Ведь целую неделю возле трупов своих сыновей,

«Покорясьейбезусловно, Околдован, восхищен, Пировал у ней Додан».

И, наконец, финал. Звездочет и мудрец, «весь, как лебедь, поседелый», требует от Додана выполнения данного когда-то обещания:

«Помнишь, за мою услугу Обещал тымне, как другу, Волю первую мою

Тыисполнить, как свою, Подари ты мне девииу, Шамаханскую царицу».

Заметим здесь, что сравнение мудреца с «лебедем поседелым» тоже, судя по всему, не случайно. Возможно, объяснением ему может быть следующий текст заговора, записанный в начале ХХ века в Петрозаводском уезде алонецкой губернии И.Виноградовым: «... В акияне-море пуп морской; на том морском пупе белый камень алатырь; на белом камне алатыре сидит белая птица. Летала та белая птица по городам и пригородам, по селам и приселкам, по деревням и придеревням; залетала тая белая птица к рабу Божиему (или рабе Божией) (имя рек) и садилась на буйную голову, на самое тимя; железным носом выклевывала, булатными когтями выцарапывала, белыми крыльями отмахивала призоры и наговоры, и всякую немочь за синее море, под белый камень, под морской пуп»¹³⁶. Но именно там, на белом «Латырь камне» посреди моря-окиана, «стоит столб от земли до неба огненный», а «под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча», как утверждает один из пинежских заговоров, записанный П.А.Ивановым в середине XIX века¹³⁷• «Белый лебедь» или «злат петух» выполняют одну и ту же работу в заговорах или тот, или другой относят ношу болезней, невзгод и т.д. на съедение «змее лютой». Вероятно, не случайно имя царя в «Сказке о золотом петушке» Додан так близко к имени героя «Сказки о царе Салтане» Гвидон. Ситуация выбора, в которой оказываются и тот и другой, в целом очень похожа. Гвидон выбирает из «двух духов» светлое начало Лебедь Белую и убивает коршуна символ и средоточие зла. Додан тоже делает свой выбор он убивает Белого Лебедя Мудреца и отдает себя силам зла в образе Шамаханской царицы. Но расправу творит не она, а «золотой петушок», который садится на темя царю и клюет его в голову. Вспомним еще раз текст старинного поморского заговора, где «злат петух садится к рабу Божьему на голову, на темя» и выклевывает, а потом и уносит к «змее лютой» все дурное, что есть в человеке. Но весь ужас положения царя Додана в том и заключается, что в нем нет ничего хорошего, поэтому для него подобная процедура очищения равнозначна смерти.