Следящий за горизонтом

– Я, честно говоря, не понимаю почему, но да, они до сих пор пересылают деньги. Изначально этот жест доброй воли был связан с твоей гибелью, но сейчас?

– На семейные расходы, – отшутился Майкл.

– Чем собираешься заняться?

– Работа есть, дом есть. Денег даже больше, чем нужно. Я уже устал придумывать, на что их можно потратить.

– Думал о вложениях?

– Да, – соврал Майкл, – оставлять их дальше пылиться смысла точно нет.

– Хочешь познакомиться с нашей дочерью? Ты всё же…

– Не стоит, правда, – Майкл опустил глаза. – Она так сильно похожа на тебя.

– Крис тоже так говорит. Значит, можно будет рассказывать друзьям, что родная, – улыбнулась Лорис, – да нет, нет. Это просто дурацкая шутка.

– Сойдёт.

– Нам… мне уже нужно ехать, Майкл.

– Конечно. Рад был с тобой повидаться.

– Как и я, – Лорис приобняла Майкла.

Она была совсем не такой, какой он её помнил. И то ли это было делом времени, то ли Майкл идеализировал образ Лорис в своих воспоминаниях, но женщина, представшая перед ним сегодня, не была его жизнью: она даже двигалась не так, как раньше.

Айнис находился между городком, в котором Майкл жил лет до двадцати шести и городом-мегаполисом, на окраине которого находился его нынешний дом. Из окна самого верхнего этажа, через широкие окна коридора, с одной стороны можно было рассмотреть контуры долины Путука, с другой – ту самую больницу, в которой умер его отец.

Сейчас Майкл ехал на самый вверх, чувствуя определенное облегчение, он хотел взглянуть на этот вид, который он приберегал на самый отъезд Лорис. Поднявшись на нужный этаж, створки лифта разъехались, и Майкл, пройдя пару десятков шагов вперёд, остановился. Перед ним предстала идиллия: отсюда, сверху, мегаполис и его окраины так естественно вписывались в общий пейзаж окружающей природы, что казалось, будто бы гармония этих мест непоколебима.

Казалось, будто бы грязный и удушливый город является такой же подлинной частью здешней экосистемы, как горы, чьи заснеженные вершины виднелись вдали, или река, прилегающая к ним. Над зданием отеля пролетела стая птиц, двигаясь в сторону юга, они балансировали как в невесомости, образуя собой конусовидную фигуру. Майкл глубоко вдохнул.

Внизу три знакомых силуэта сели в новенький внедорожник белого цвета, после чего автомобиль, выехав с парковки, скрылся на повороте к четырёх полосному шоссе, ведущему к самому большому мегаполису на горизонте.

Майкл ещё долго следил за небесным светилом, что всё больше и больше краснело, уходя в закат, следил за одинокими пористыми облаками. Чувство от лицезрения картины мира было, но всё равно недостаточно яркое, чтобы вызвать восхищение, на которое так рассчитывал Майкл.

Сегодня утром умер Мислав, у него не выдержало сердце. Доктор Рудо, который обещал через знакомых санитаров в клинике отслеживать состояние хорвата, не уточнил, как это произошло, но прямую причастность к этой смерти имел Энцу Маркез. Последнего перевезли в более отдалённое место, из-за рецидива расстройства, он, как опять же рассказал Рудо, стал совсем безумен и неуправляем.

Майкл стал почётным жителем города. Мэр даже выдал ему медальку, которую Майкл положил в доме сверху на конверты с деньгами и ни разу после этого её не трогал. За последние две недели Майкл и купил себе только джинсы, пару комплектов нижнего и постельного белья, поло и пистолет с полной обоймой, который сейчас лежал в кармане его пальто.

В этих краях Майкл Рейв оставил всё, что ему было дорого, кроме одного. Он уже смирился со смертью, но до сих пор не отдал свою жизнь. Его философия за последние два дня куда больше напоминала бред сумасшедшего, чем когда либо. Однако сейчас другой не было – это была его правда. И с ней придётся считаться. Он вынул пистолет и снял его с предохранителя, являя собой спокойствие во плоти. То, что раньше вызвало бы животный ужас, сейчас даже успокаивало: мысль о смерти была спасительной лодкой в той бескрайней пустоте, в которой он пребывал.

Майкл поднёс дуло к подбородку, раскрыв глаза по шире, начал считать до десяти, сам не зная, на каком счёте спустит курок. Счёт был нужен только лишь для придания этой ситуации драматизма в собственных глазах. В бога он не верил, а значит, никто за ним больше наблюдать не мог.

«Один, два, три…»

…0.1

– Вы знаете такого художника, Исаака Левитана?

– А?

– Исаак Левитан.

– Нет. Я не фанат живописи.

– Совершенно потрясающая личность. Его на родине постоянно подвергали всяческим унижениям, из-за его Еврейского происхождения, а он всё равно остался верен своей земле. Верен тем видам, которые он писал и любил, благодаря которым стал всемирно известным.

– Он писал пейзажи?

– Да, именно. Его преданность делу была выше любых уловок гордости и самолюбия. Даже можно сказать, что выше чувства самосохранения, – лёгкий женский голос звучал без единой нотки волнения.

– Этот художник был так силён за счёт того, что обрёл себя, я полагаю. – Майкл слегка опустил руку и прижал пистолет к груди.

– Читаете мои мысли, – слова из-за спины зазвучали чуть громче.