Следопыт

— Да, сеньор! Он находится в Росарио, и если вы не откажетесь сопровождать меня, то не далее, как через четверть часа, он будет уже в руках правосудия!

Следователь немедленно распорядился созвать человек десять альгвазилов (полицейских), и когда те явились, сказал:

— Пойдемте, не следует давать этому негодяю время уйти!

Все вышли на улицу. Торрибио вернулся к тому месту, где он покинул след, и не задумываясь пошел вперед. Пройдя несколько улиц, они оказались на большой площади и остановились перед домом самого внушительного вида.

— Здесь! — сказал Торрибио. — Он еще не вышел отсюда!

— Не может быть! — воскликнул следователь. — Это дом богатейшего и всеми уважаемого банкира, честность которого известна всем и каждому! Нет, вы ошибаетесь, молодой человек!

— Нет, сеньор, я не ошибаюсь! — спокойно и уверенно ответил Торрибио. — Убийца здесь; разве вам неизвестно, что вся та шайка состояла из молодых людей лучших и богатейших семейств Буэнос-Айреса?

— Да, это правда! — со вздохом согласился его собеседник. — Ну, что же делать, войдемте, если это нужно!

Он отдал приказание своим подчиненным оцепить дом и не допускать в него толпы, начинавшей уже стекаться со всех сторон. Торрибио и следователь вошли в дом и сказали встретившему их пеону, что они желают видеть дона Салюстиано Эчеверри, как звали всеми уважаемого банкира.

Введя гостей в приемную, пеон побежал докладывать о них своему господину.

Банкир не заставил себя долго ждать и вышел к ним тотчас же, хотя, по-видимому, был весьма удивлен приходом следователя. Последний очень затруднялся объяснить причину своего присутствия, но Торрибио принял это объяснение на себя.

Дон Салюстиано Эчеверри был седовласый старик чрезвычайно внушительной и, вместе с тем, симпатичной наружности, располагающей в его пользу.

— Извините меня, сеньор, — сказал Торрибио, — если я причиню вам большое горе! Бог свидетель, как я глубоко сожалею, что вынужден нанести вам этот страшный удар. Дело касается моего отца, которого предательски убили часа два тому назад, и убийца его скрывается здесь, в вашем доме!

— Убийца! В моем доме! — с горестным удивлением воскликнул банкир. — Говорите! Говорите скорее, сеньор. Кто он? Где он? И кто бы он ни был, я выдам его!

Тогда обнадеженный этим великодушным заявлением следователь объяснил наконец со всей возможной деликатностью, в чем дело. Удар, нанесенный старику этим страшным обвинением, был ужасен: несчастный банкир побледнел, как мертвец, и пошатнулся, готовый упасть. Следователь и Торрибио бросился поддержать его; но тот, оправившись почти в ту же минуту, тихонько отстранил их.

— Мне показалось, что я сейчас умру! — прошептал несчастный старик. — Но все прошло. Теперь я опять чувствую себя сильным. Что делать! Это должно было так кончиться! — добавил он вполголоса. — Если только обвинение ваше справедливо, господа, клянусь честью, он получит законное возмездие! Следуйте за мной!

С этими словами старик пошел вперед твердой, уверенной поступью, высоко неся голову, выпрямясь во весь рост, как гордый дуб, на мгновение склонившийся под грозой. Пройдя несколько комнат, он наконец остановился перед одной из дверей и отворил ее настежь. Глазам присутствующих представился молодой человек, красивые черты которого искажал отпечаток бурной тревожной жизни и ночных кутежей; он полулежал на мягких подушках восточного дивана и лениво расстегивал свои palenas (род ноговиц или сапог).

— Ты ездил верхом сегодня, дон Панчо? — спросил его отец голосом, не выдававшим ни малейшего волнения.

— Да, я только что вернулся, отец, и, как видите, не успел еще даже переодеться! — ответил молодой человек, весьма удивленный присутствием двух совершенно незнакомых ему личностей, неподвижно стоявших у порога.

— Было бы лучше, если бы вы сегодня не выезжали из дома!

— Почему же, отец?

— Потому, дон Панчо, что тогда вас не обвинили бы в предательском убийстве дона Хуана Мигеля Кабальеро в лесу Себадо! — сказал старик ледяным тоном.

— Я?! — воскликнул молодой человек, привскочив на диван и побледнев. — Кто смел обвинять меня в этом ужасном злодеянии? — добавил он дрожащим голосом.

— Я! — отозвался дон Торрибио. — Я сын вашей несчастной жертвы, а вот и доказательства справедливости моего обвинения! — добавил он, делая несколько шагов вперед и взяв со стола черный шелковый головной чехол, в котором были проделаны отверстия для глаз, рта, носа и ушей, который дон Панчо не успел еще припрятать. — Видите эту маску, к которой прибегают только бандиты, а вот и нож, — он еще весь в крови, даже ножны сырые! Убийца, кровь моего отца у тебя на лице!

Дон Панчо бессознательно провел рукой по лбу. Вдруг он кинулся к ногам отца и громко зарыдал.

— Да, да, я это сделал! — душераздирающим голосом воскликнул он. — Я убийца! Но пощади меня, отец, пощади своего сына! Я раскаюсь, пощади, отец!

— Я — не отец убийцы! — мрачно произнес старик, стараясь не глядеть на сына. — Смой с себя этот позор, которым ты осквернил себя, — и тогда — только тогда я прощу тебя! Даю тебе пять минут срока.