Следователь

Кабинет, выделенный следователю в Летнем Доме, больше походил на неприлично располневший чулан. Это было полуподвальное помещение, куда последние лет двадцать стаскивали самый разнообразный хлам, а то и просто мебель, не вписавшуюся в строго подобранный интерьер, и теперь Фигаро приходилось располагаться среди башен из стульев, бастионов из старых книг и лабиринтов из садового инвентаря.

Сидя за монументальным столом с резными ножками, который он сам бы с удовольствием умыкнул для личного пользования, Фигаро ерзал на стуле, обитом свиной кожей и копался в бумагах, любезно предоставленных Гастоном. Над следователем угрожающе нависал комод красного дерева, неведомо как (колдовство, не иначе) взгромоздившийся на уродливый платяной шкаф с отбитыми резными завитушками. Справа на Фигаро мрачно смотрел мраморный бюст бородатого старца с заляпанной птицами плешью, очевидно, ранее стоявший где-то в саду, а слева на тумбочке балансировал большой пыльный патефон. Словом, обстановка была самая что ни на есть живописная.

— Ну конечно! — воскликнул Фигаро. — Никто из охраны не видел мужчины средних лет в черной шляпе! Ни пятнадцатого, ни двадцатого, ни вообще когда-либо! И, конечно, никто не сделал в гостевой книге соответствующей записи!

— Вас это удивляет? — Гастон, пристроившийся рядом на перевернутом кресле без ножек, поболтал ногами в воздухе и выпустил в потолок колечко сигарного дыма.

— Не то, чтобы очень, — признался Фигаро. — Для колдуна такого уровня заморочить двух жирных охранников с ржавыми палашами — детский лепет. Это и я могу… Но меня, признаться, удивляет, что Матик не озаботился своей безопасностью. Вы видели этих типов там, на входе? Они же не пробегут и полверсты: свалятся с приступом сердечной жабы! А тот, с усами, кажется, был пьян! Я, конечно, извиняюсь, но не могу не спросить: городской голова — дурак?

— А, — махнул рукой Гастон, — для своей работы они вполне годятся. У нас тут не банк и не тюрьма, а Матик — не их светлость Архиканоник всея инквизиции. Воров у нас гоняют сторожа, оба — бывшие солдаты. Стреляют солью за двадцать шагов без промаха и могут метлой отделать дюжего детину под орех.

— А колдуны?!

— Фигаро, в нашем уезде колдуны встречаются не чаще, чем сорняки в розарии халифа Аблажах-Абладаха. Вы ведь родились на побережье, так?

— Ну да.

— У вас там ставили сети от акул?

— Господи, зачем? Там и акулы-то не водились…

— Но ведь ничто не мешало им туда заплыть, верно? Так почему же…

— Ладно-ладно, — замахал руками следователь, — я понял Вашу мысль. Ведите сюда первого… э-э-эм… свидетеля.

— Уже тут. Почтенная госпожа Аглая Стефферсон.

— Пусть войдет. Да, и найдите для нее какое-нибудь кресло поприличнее. А то я себя чувствую, как прокурор — неловко как-то…

Аглая Стефферсон, личная служанка Мари Кросс, не походила ни на классную даму, ни на дородную пышку-домохозяйку. По бумагам ей было сорок лет с хвостиком, но длинные каштановые волосы еще не тронула седина, а тонкая шея, обыкновенно столь предательски выдающая женский возраст, была лишена морщин. Хрупкая моложавая женщина, с которой все еще можно отправиться на загородный пикник с бутылкой хорошего вина и без надоедливых подружек. И одета не в серую робу — «пыльник», а в широкий сарафан с серебряными лилиями, ничуть не скрывающий выдающуюся фигуру. «Интересная дама», подумал следователь. «Во всех смыслах».

— Присаживайтесь, — он показал на мягкое кресло в дурацких велюровых цветочках, которое Гастон с помощью садовника только что притащил из гостиной.

Аглая степенно кивнула и опустилась в кресло; при этом ее спина осталась идеально прямой. Следователь подумал, что эта женщина похожа на гвоздь, но не вульгарный ржавый «цвях», забитый в ставень покосившейся хаты, а серебряный гвоздик, на который можно повесить, скажем, картину. «Три дредноута в сосновом заливе». Акварель.

— Для начала я хочу Вам напомнить, что, хотя почтенный господин Гастон нас временно покинул, удалившись в сад покурить, Вы не обязаны отвечать на мои вопросы в отсутствие адвоката. В общем-то, Вы вообще не обязаны на них отвечать, потому что Вы не под следствием.

— Но это может помочь госпоже Мари?

«Ну и голос», подумал Фигаро. «Ей бы эскадроном командовать».

Но вместо этого сказал:

— Может. Очень сильно.

Аглая немного подумала.

— Тогда я отвечу на любые вопросы. То есть — совсем на любые. К тому же, Вы не похожи на следователя, господин Фигаро.

— Почему? — изумился тот.

— У Вас слишком добродушное лицо, — извиняющимся голосом пробормотала Аглая, мгновенно зардевшись, как маков цвет. — Вас преступники не будут бояться.

Теперь покраснел уже следователь.

— С чего Вы взяли, что меня должны бояться «преступники», госпожа Стефферсон? Я, видите ли, в основном, работаю с подозреваемыми, а это, в громадном большинстве случаев, честные люди, не имеющие никаких проблем с законом.

— Почему так? — теперь настал черед удивляться служанке.