И тут произошло нечто настолько невероятное, что остатки волос зашевелились у Фигаро на голове.
Мертвые волки-оборотни вставали.
Серо-белые туши поднимались, покачиваясь точно пьяные, глядя в никуда мутными остекленевшими глазами, вставали и уходили в сторону далеких холмов. Минута, другая, и вот уже вся стая исчезла, растворилась в подступающей тьме.
Огромный белый волколак посмотрел на Фигаро, чуть качнул головой и, подпрыгнув, исчез в вихре снежной пыли.
А на холме, по которому поднималась дорога, вспыхивали огни, и вниз, к следователю и инквизитору, поднимая ногами снежные буруны, уже бежали люди с ружьями и керосиновыми фонарями.
— Ну, господа, — капитан Швайка в восторге хватил по столу ушанкой, — видал я, конечно, всякое, но чтобы два приезжих штатских щегла целую стаю волаков уделали — это, я вам скажу, да! Это, я вам, скажу, ого! Это, я вам скажу…
— Так они же все воскресли. — Фигаро почти сразу сообразил, что «волак» — один из вариантов сокращения «волколак» но все еще не понимал восторгов капитана. — И ушли себе спокойно. Я так понимаю, что будут и дальше нападать?
— Будут, будут, — Швайка махнул рукой, — да только теперь на пару дней залягут. Раны зализывать, надо понимать. Но не в том же дело! Вы, так понимаю, то ли мерлиновы сыночки, то ли сержанта Кувалды племяши, раз так их раскидали! Все, господа хорошие, с этого момента я к вашим полным, так сказать, услугам! Мой дом — ваша крепость, моя сабля — ваша сабля, мой стакан…. Кстати, насчет стакана. Вы, наверное, перемерзли? Вона как одеты: точно на юга собрались! А раз так, то выпить нам срочно надо — для снятия нервозности и здоровья для!
«Начинается», подумал Фигаро, но потом понял что он, в сущности, не имеет ничего против стаканчика и даже трех стаканчиков. Руки следователя тряслись, и причиной было далеко не только переохлаждение.
— Не откажусь, — сказал он, стаскивая шубу, которую немедленно подхватил усатый адъютантик, тут же сгинувший с глаз.
— Присаживайтесь, присаживайтесь, други мои! — Швайка кивнул в сторону широкого кожаного диванчика у огромного камина, в который, похоже, мог бы легко заехать дизельный локомотив. — Грейтесь. А я пока подумаю, что у меня к столу…
Следователь буквально рухнул на диванчик; голова Фигаро кружилась. Он чувствовал себя выжатым лимоном — больше от нервов, чем от физических и колдовских упражнений.
«Вырубаюсь, — подумал он, — как есть вырубаюсь. Сейчас пара рюмок и усну прямо тут. И хрен бы с ним».
Швайка, тем временем, одернул серый мундир, поправил пышные усы и — топ-топ-топ! — перекатился к здоровенному комоду, над которым висело старое мутное зеркало в тяжелой оправе. Капитан весьма забавно перемещался в пространстве, являя собой затянутый в серое сукно куб — квадратная голова и широченные плечи одним коротким срубом переходящие в бедра, ниже которых торчали две ноги-спички в штанах с лампасами и маленьких, чуть ли не женского размера сапожках. Когда комиссару нужно было куда-либо перейти, он как бы наклонялся в ту сторону всем корпусом, а дальше приходили в движение ноги: сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее, словно поршни двигателя.
Топ-топ-топ-топ! Швайка подкатился обратно к столу; в его руке смачно булькала большая бутылка темно-коричневого стекла с зеленой этикеткой. Глаза следователя медленно полезли на лоб.
— Это же «Дукат». Зеленый. Сорокалетний. Я такой в последний раз с Фунтиком пил на «Чёрных прудах».
— С Фунтиком, это, стало быть, с Их величеством? Ни себе чего вы, батенька, знакомства водите! — могучие брови капитана взлетели к ярко блестевшей лысине. — То-то я и смотрю, что вы — птица непростая! Да еще с инквизитором приехали!.. Все правильно, этот коньяк мне Величество Фунтик и присылают. Заради улаживания, так сказать, личных проблем средне-мелкого масштабу.
— Знаю, наслышан. — Следователь протянул руки к огню; в пальцы немедленно впились сотни невидимых игл, кровь, наконец, почувствовав тепло, начала осторожное движение по телу. — И как вы с такой напастью справляетесь? Я имею в виду бессмертных волколаков?