Следователь (основы теории и практики деятельности)

Следовательно, собирать можно в принципе лишь то, что есть. Можно собирать ягоды или грибы, наконец, шкафы из готовых панелей. Ягоды и грибы созрели и выросли к моменту их собирания; панели для шкафа ранее были изготовлены по необходимым параметрам.

А потому нам представляется в высшей степени неубедительным мнение Е. А. Зайцевой и А. И Садовского, которые, соглашаясь с тем, что «доказательства в принципе не собираются, так как в природе они сами по себе не существуют, а приобретают статус благодаря познавательно-удостоверительным актам следователя, дознавателя, суда», далее пишут следующее: «…текст уголовно-процессуального закона рассчитан на неопределенно широкий круг «пользователей», что вынуждает законодателя применять упрощенные формулировки, доступные для уяснения и длительное время находящиеся в уголовно-процессуальном обороте. Введение в законодательную лексику вместо слова «собирание» категории «формирование» применительно к доказательствам повлекло бы неадекватное восприятие соответствующей доказательственной деятельности, которую неискушенные «пользователи» могли б толковать как деятельность по «фабрикованию» доказательств. […]. Именно данный аспект объясняет устойчивое и последовательное использование законодателем термина «собирание» применительно к доказательствам, несмотря на его неточность и определенную некорректность»[91].

Вряд ли считать правоприменителей в уголовном судопроизводстве, имеющих (как говорят, «по определению») высшее юридическое образование, «неискушенными пользователями» уголовно-процессуального права в принципе верно. Да и «фабрикование доказательств» – а такие факты действительно, как говорится, имеют место в следственной практике – объясняются причинами далеко не обусловливаемыми используемой законом терминологией.

Более того, использование законодателем понятия «формирование доказательств», думается нам, повысило бы осознанную необходимость для следователя неукоснительного соблюдения процессуальной формы этой деятельности.

Доказательственная информация, не облеченная в соответствующую уголовно-процессуальную форму, предназначенную для ее извлечения – «вещь в себе», и какой бы значимой сама по себе она ни была непосредственно для доказывания по уголовному делу использоваться не может, она недопустима для использования в этом процессе. Иными словами, сколь бы значима и достоверна не была имеющаяся в распоряжении следователя уголовно-релевантная информация, если она не собрана надлежащим субъектом доказывания и не облечена в строго предписываемую законом процессуальную форму, она не есть доказательство.

И потому доказательства по уголовному делу не собираются, а формируются надлежащим субъектом доказывания.

Так же полагают и многие другие специалисты в области уголовного процесса. Подытоживая их мнения, СБ. Российский обоснованно пишет, что «термин «формирование доказательств» является более логичным, чем используемый в настоящее время законодателем термин «собирание доказательств»[92].

На данную проблему мы обращаем особое внимание, ибо в контексте нашего исследования она носит далеко не «чисто» лингвистический характер; ее обоснованное решение обусловливает многие подходы к осуществлению уголовного преследования в досудебном производстве по уголовным делам, к самой его методологии.

Таким образом, любое уголовно-процессуальное доказательство есть информация об объекте исследования (в нашем случае об уголовно-релевантных фактах и обстоятельствах, составляющих содержание уголовного преследования), отвечающая в первую очередь свойству (атрибутивному признаку) допустимости: формой, лишь после обличения в которую эта релевантная информация может быть использована в доказывании в уголовном процессе.

В этом-то, в сути своей, воплощается в судопроизводстве в целом и в доказывании в нем, в частности, диалектическая категория единства содержания и формы. Как известно, не существует содержания без формы и «форма лишена всякой ценности, – писал К. Маркс, – если она не есть форма содержания»[93].

Под формой в диалектическом материализме понимаются способы внутренней организации предмета или явления и способы его существования. Таким образом, здесь отражен объективный характер двойственности формы, в которую может облекаться содержание предмета или явления. С одной стороны, любое содержание имеет внутреннюю форму, под которой понимаются способы внутренней организации предмета или явления[94]. С другой стороны, предмет или явление облекаются во внешнюю форму, выражающую способы их существования. Но эта форма, в свою очередь, имеет свое содержание, она – содержательна[95].