Следователь по особо важным делам

— Жаль. Отличная, говорят, вещь для набросков. Особенно на холоде. Мама увлеклась зимним пейзажем. — На его лице промелькнула извинительная улыбка. — Видишь, что теперь меня занимает?

— Это огромный мир, — сказал я многозначительно.

Но Иван Васильевич понял не так:

— Не говори! Достать хорошие кисти, холст, заказать нужный багет… Одним словом, серьёзное мероприятие.

Бывший зампрокурора задумался. Мне начало казаться, что ничего путного из нашей встречи не выйдет. Его мысли совсем о другом. Какое там убийство, какое следствие…

Иван Васильевич поднялся:

— Ну пот что. Чувствую, разговор будет большой. Пойдём-ка на кухню, чайку попьём. И спокойненько потолкуем. — Потом добавил, словно перед кем-то оправдываясь: — Не маленький, приеду на два-три часа позже…

На кухне мы разговорились по-настоящему.

— Сомнительно, стоило ли приплетать к убийству Залесской Данилова-Савчука, — сказал он, выслушав до конца.

— Почему же. Он подозревается в убийстве, ведёт себя странным образом…

— Естественно. Человек скрывается, боится своей собственной тени.

— Исчез на следующий день…

— Элементарно сдрейфил. В деревне что-то случилось.

И он дал тягу. Свистните посреди улицы в милицейский свисток. Кто попытается скрыться? Преступник. Хотя, может быть, совершил преступление десять лет назад. Это и, довод.

— Он бывал у Залесских…

— Ну и что? Голубчик мой, представь себе ситуацию:

беременная женщина, вот с таким животом. Ну что может быть между ней и этим парнем? Глупость. Я понимаю, убить с целью грабежа. Нет его, грабежа-то.

— Так ведь и официантка в Алма-Ате убита не с целью ограбления. Может, он просто психопат.

— Нет и ещё раз нет, — категорически отрезал Иван Васильевич. — На убийство в психопатическом состоянии это не похоже. Вы плохо слушали лекции по судебной психиатрии. Более того, Яшин все разложил вам по полочкам.

Обратите внимание, как убийца все рассчитал, стервец. Милицию обманул, врача, следователя. А ты говоришь — психопат, истерик…

Мой бывший шеф был в ударе. И хотя говорил резко, такая беседа меня устраивала.

Но проверить все-таки надо было, — попытался оправдаться я.

— Надо. Проверил, не сходится — со счётов этого Дапилова-Савчука. Поехали дальше. Теперь об этих двух гаврпка.х, крепко спавших в ночь убийства. О Коломойцеве и Залесском. Алиби. Ничего не поделаешь. — Иван Васильевич посмотрел на меня выжидательно.

— Думал, не беспокойтесь, — сказал я, упреждая новый натиск. Но натиска не последовало.

Он раздумчиво произнёс:

— Мотивы… Какие у них могли быть мотивы? Но ведь и не придумаешь.

— Выдумывать нельзя. Надо знать точно.

— Все это верно. — Иван Васильевич продолжал обдумывать какую-то мысль.

— Один-алкоголик, опустившийся человек…

— Безвольный Коломойцев человек. Трусоват. Аню побаивался.

— Это ничего не значит. Есть такие, терпят, терпят, а потом с отчаяния натворят бог знает что. На пьяную голову мелочь может показаться чуть ли не смертельной обидой. Сколько случаев, когда пьяные не помнят, что совершили.

— А кровь? На одежде, на руках.

— И отмоют, и затрут, и выстирают, но все равно не вспомнят. Игорь Андреевич, — вдруг встрепенулся он, — ты не поговорил с его хозяйкой, не было ли у него когда-нибудь что-то вроде сомнамбулического состояния?

— Разумеется, спрашивал. Как выпьет-сразу доберётся до постели и спит.

— Не бродит, не возникает идеи сделать что-нибудь?

— Спит, как мыша, — вспомнил я выражение Матюшиной.

— Не лечился от запоев?

— Пока нет. Думаю, допьётся…

— А что в совхозе смотрят?

— Там ли только?

— Верно, верно… Да, жаль, — сказал он. И было трудно понять, относилось это к тому, что Коломоицева не подвергли принудительному лечению, или к тому, что парень не страдал навязчивыми идеями при патологическом опьянении, что давало бы возможность развить эту версию…

— А пу-ка посмотрим, что супруг любезный? Говоришь, ветреный человек? Без царя в голове?

— Летун, — подтвердил я. — Но свои грехи не очень-то пытается скрыть. Может быть, даже перед цем-то и гордится. Если прячут — хуже.

— Что в лоб, что по лбу. Подать свои пороки покрасивее — это, конечно, мозгами шевелить надо. Но суть остаётся.

— Любила его Аня.

— Не характеристика человеку. Любят и подлецов, и проходимцев, и даже убийц. Как ОН к ней относился, вот в чем дело.

— Подумайте, зачем Залесскому возвращаться к жене через столько лет? Никто его за уши не тянул.

— Разумеется, Может, она стала ему мешать?

— Допустим. Тогда он ноги в руки и подался в бега.

У него это недолго.

— А второй ребёнок?

— А первый? — в тон ему спросил я. — О первом он не думал. Более того, ну, убил он жену и этим только бы связал себе руки. Мальчик-то на его шее…

— У родителей.

—Так ведь возраст у них какой? Ну, ещё пять-десять лет, а там скажут: сын твой, тебе и воспитывать.

— Кстати, где сейчас Залесский?

— В Одессе.

— Какие у вас личные впечатления?

— Я его сам ещё не допрашивал.

Иван Васильевич внимательно посмотрел на меня:

— Объясни. Это интересно.

— Я вызвал его в Крылатое, но он лежит в больнице…

Может, и хорошо…

— Хорошо, что лежит?

— Нет, что мы пока не встретились на допросе.

— Чем он болеет?