Следователь, наконец, решился встать и, вдруг увидев на своем одеяле откуда-то налетевшую кучу снега, сказал: «Ох-хо-хо!» Вошедший хозяин объяснил гостю, предварительно поздравив его с добрым утром:
– Это нанесло из стены… Там есть маленькая щелка… мы, признаться, заложили ее пенькой! должно быть, как-нибудь ветром выдуло… – И хозяин начал искать пеньку.
– Скажите, пожалуста, – спросил следователь, – что это у вас за крик в сенях?
– Да изволите видеть: скотина лезет со двора, просит корму; а корму нет…
– Ее и угощают палками?
– Что ж делать? хозяйство того требует… И доложу вам: верьте совести! последние времена приходят!.. то есть такая бескормица везде – боже избавь! А что будет к весне? и подумать страшно.
– Ничего! – сказал следователь, – потерпите.
– Само собою так! Куда ж деваться-то? Да уж признаться, ваше высокоблагородие, иногда и сил не хватает, вот вам честной крест!.. И, полагаю я, все это оттого, что веры в нас мало… оскудела она в сердцах наших… д-да!.. Прежде люди были благочестивей.
Вошел старшина с цепью на груди, помолился богу и сказал:
– С добрым утром, ваше высокоблагородие! пожалуйте на следствие. Становой и доктор ждут вас.
– Понятые собрались?
– Они в волостном правлении.
– Так прикажите им идти на место преступления. Часов в девять утра гурьба начальства с понятыми двинулась к завалившейся мужицкой избе, вокруг которой вместо двора стояли одни сохи и лежали плетни. В раскрытых сенях стояла едва живая корова, мутными глазами осматривая начальство. В углу сеней висел труп, над которым мирно сидели голуби. В нетопленной избе на хорах лежали два больные мальчика. Гостей встретила оборванная хозяйка с удушливым кашлем. В полдень следствие было окончено.
– А как вы думаете, – говорил доктор следователю дорогой, – ведь вопрос об искусственной пище, поднятый нашими учеными, заслуживает полного внимания!..
– Я с вами согласен. Особенно если принять в соображение награды, которые двигают нашими учеными, – вопрос об искусственной пище должен иметь строго научный характер. Но я разумею награды не материальные, как, например, разного рода повышения, знаки отличия, а сознание своего успеха и победы над природой, то есть награду нравственную… Возьмите вы недавно рекомендованное открытие употреблять в пищу конину, даже дохлую… Разве это не завоевание науки? Правда, народ наш гнушается кониной… но вольно же ему церемониться? Известно, что русский мужик одержим грубыми предрассудками и притом находится в совершенном неведении относительно того, сколько питательных начал, сколько белковины, фибрина, фосфорных и других необходимых для организма солей пропадает напрасно в лошадином мясе!
– Но если меня будет тошнить и рвать от конины, – неужели она послужит в пользу моему организму?
– Надо приучить себя! Всякий новый артикул требует упражнения. Вы посмотрите, как наши газеты заботятся о введении этого нового кушанья в употребление… В них напечатаны по этому поводу огромные статьи, хотя, конечно, я не могу согласиться с предположением, чтобы сами редакции заменяли на своем столе filet de boeuf a la mode[1] маханиной или filet de cheval…[2] Да оно так и должно быть: лошадина рекомендуется одним беднякам… Вообще я не вижу причины, почему бы нашему крестьянину не есть по крайней мере свежего лошадиного мяса? резать живых лошадей, как быков, и есть их.
– Шутник вы! – заметил доктор. – Ну что, если в самом деле крестьянин зарежет свою единственную трехногую клячу… что тогда с ним будет?
– А то, что он введет в свой организм питательную пищу, а не мякину и лебеду…
– Ну, батюшка! Вы хотите уж всех мужиков нищими сделать… как же они будут тогда обрабатывать землю, как поедят последних своих кляч?
– Это не мое дело. Я строго держусь науки!.. За меня целая фаланга наших ученых мужей!..
Путники въехали в город.