Следствие не закончено

— Общее вытекает из частностей, — не задумываясь, отчеканил Матвеев. — Вот интересно, почему у вас некоторые члены партии, люди заслуженные, оказались не у дел?.. У реки, а без воды.

— Зачерпнуть не хотят, — ответил Торопчин. — А еще вернее — на воду не зарятся. Меду ждут, но, прямо говорю, не дождутся!

— Так, — хотя сам Матвеев и любил выражать свои мысли кратко, остро и категорически, но не переносил, когда и ему отвечали тем же. Поэтому решил припугнуть. — А за Бубенцова все-таки ответите вы!

Опять фраза у Петра Петровича получалась отточенной, как стрела. Но и стрела может пролететь мимо.

— Ну что же! А вы за меня, — сказал Торопчин.

— Что это значит?

— Плохо, значит, воспитываете нас, низовых партийных работников. А главное — не пресекаете! — Иван Григорьевич не мог удержаться, чтобы не вернуть Матвееву камешек.

Петр Петрович, конечно, насмешку уловил, но виду не подал. Выдержанный был.

— Понятно. Все понятно. За райком спрятаться хотите?

Выбитому из равновесия всеми событиями прошедшего дня, Ивану Григорьевичу разговаривать с Матвеевым становилось все труднее и труднее. Очень уж далек был сейчас от него этот сидящий рядом складный, плотный и подтянутый, уверенный в себе и в своей непогрешимости человек. Сидит этот человек, смотрит, смотрит пристально, не отрывая твердого, обличающего взгляда от лица Ивана Григорьевича, и ничего не видит. Кому же нужен такой разговор?

«Ну постой! Я тебя отучу бить лежачего!» — мелькнула неожиданно в голове Торопчина озорная мысль. И он перешел в наступление.

— И не думаю. Это вы, товарищ Матвеев, прячетесь от колхозников.

— Что такое? — лицо Матвеева сразу утеряло выражение собственного превосходства. — Что такое?

— Год скоро вы в райкоме работаете. Год!.. А вот я ручаюсь, что половина колхозников вас и в глаза не видела.

— Вранье!

— Ложь легко опровергнуть. Давайте сейчас пройдем по селу. Кстати, поговорите с людьми. А то ведь с тех пор, как заболела Наталья Захаровна, никто из райкома к нам и не заглядывал. В такое горячее время!

— А Панкрышев?

— Панкрышев! — Теперь уже не Матвеев, а Торопчин чувствовал себя хозяином разговора. — Я бы этого инструктора давно из райкома перевел в райпотребсоюз. Коноплю заготовлять или яйца. И зря он о международном положении рассуждать берется. Перед кем?.. Да ведь у нас десятилетка еще когда открыта. Комсомольцы вскладчину философский словарь выписали.

— Так. Придется к вам сюда направлять исключительно профессоров.

Но ирония, которая, как не раз замечал Петр Петрович, частенько обезоруживает противника в споре, на этот раз не подействовала. Торопчин не смутился.

— Правильно. Кстати, в районе за последнее время перебывало много хороших лекторов… Вон они, повестки. Только я ни разу не выезжал. Принципиально.

— Я бы таким принципом не хвастался.

— Вот почему вы ни одного лектора к нам в колхоз не направили?.. Того же профессора Иволгина. А кино?.. За всю посевную одна картина. Да и та сомнительной свежести.

— В районе не один ваш колхоз.

— Знаю. А главное, «Заря» — самый глубинный. Конечно, весна, распутица. Разве доберешься?

— Ну, все. — Матвеев встал, застегнул офицерскую тужурку. Поправил зачем-то орденские планки. — Понятно теперь, откуда возникают настроения. Дошли и до нас некоторые разговорчики. Придется кое-кому мозги вправить.

Эта грубая и затасканная фраза резанула слух Ивана Григорьевича.

— Только не забудьте сначала с доски почета вычеркнуть фамилию, — сказал он уже с явным вызовом.

— Вы достижениями Бубенцова не хвастайтесь! — отчеканил Матвеев и наконец-то с удовлетворением отметил, что острие попало в цель. — На бюро мы вас не об этом спросим.

— На бюро? — очень тихо переспросил Торопчин.

— Да, на бюро!

— Может быть, и взыскание запишете?

— Там посмотрим, — теперь-то уж Петр Петрович ясно ощутил, что в этом трудном для него словесном поединке победителем оказался он, второй секретарь райкома. Недаром же на лице его собеседника, как показалось Матвееву, появился страх. «Вот ты чего боишься. Значит, хорош гусь!» — мелькнула торжествующая мысль.

Но торжество оказалось преждевременным.

— Не выйдет! — крикнул Торопчин.

Очень хотелось Петру Петровичу, чтобы последнее слово осталось за ним. Оно уже готово было сорваться с языка, это последнее слово. И все-таки, взглянув попристальнее на усталое и бледное, исказившееся и гневом, и обидой, и болью лицо Ивана Григорьевича, он посчитал за лучшее промолчать.

Повернулся и вышел.

— Не выйдет, — глухо повторил Торопчин вслед ушедшему Матвееву. — Я перед партией чист.

Но слов этих уже никто не слышал.

Иван Григорьевич медленно отвернулся от двери и взглянул на висящий в красном углу портрет вождя.

Долго стоял так: прямой, широкоплечий, неподвижный, упершись рукой в доску стола, не отрывая потеплевшего взгляда от бесконечно знакомого, дорогого лица.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Разговор с Матвеевым оказался очень тяжелым, но не последним в этот день испытанием для Торопчина. Еще один, тоже неожиданный для Ивана Григорьевича гость появился в его доме. Пришла жена Бубенцова.