Следствие не закончено

— Дело, товарищи, тут не в одиночном нарушении нашей гуманистической законности. И я сопоставил два документа не затем, чтобы еще раз подчеркнуть подлинную человечность гения, а мелкого делягу пригвоздить к позорному столбу: ведь, по сути, он сам и уже давно вывел себя не только из обкома, но и из рядов Ленинской партии.

Но ведь еще в прошлом веке одним из философов было высказано такое, как мне представляется, довольно обоснованное суждение, что всякая собственность, по сути, кража. Однако, как это ли прискорбно, приходится признавать, что и в нашем социалистическом обществе находятся товарищи, которые, проповедуя вот с такой трибуны чуть ли не аскетизм, в домашности начали заметно обрастать, так сказать, жирком личного благополучия. А ведь именно повышенное тяготение к житейским благам порождает чаще всего различные виды лихоимства и стяжательства. И мне, по роду моей профилактической деятельности, не раз приходилось сталкиваться с такими подпочвенными явлениями, которые говорят о том, что и в нашем Светограде — городе подлинно социалистической формации! — по соседству с бригадами коммунистического труда орудуют темные дельцы. Да, товарищи, именно темные дельцы!..

И хотя, дав такую затравку, сам Пахомчик никого из присутствующих на партактиве персонально не задел, его доклад вызвал оживленные прения. И особенно оживило актив выступление председателя глубинного колхоза «Партизанская слава» Степана Федоровича Крутогорова. Этот мужичок твердо фронтового постава, с лицом, густо крапленным пороховой синью, дал прикурить не только снабженцам, что вообще-то уже стало в порядке вещей, но и кое-кому из деятелей, восседавших на почетных стульях президиума:

— Вот вы, дорогие товарищи, недостатки-то до сих пор высматриваете в подзорную трубу, а лучше бы приспособить для этого дела микроскоп. Ведь иногда они под носом у вас творятся — темные делишки!..

С нарастающим вниманием прослушал и доклад и прения Кузьма Петрович Добродеев. По-деловому немногословный и требовательный в своем служебном кабинете, Добродеев совершенно преображался, когда ему приходилось выступать на многолюдстве: умел, да и любил Кузьма Петрович щегольнуть перед народом своей действительно широкой и разносторонней осведомленностью. И даже когда приходилось высказываться по такому весьма осложнившемуся вопросу, как международное положение, он не перегружал свою речь цитатами из широкоизвестных источников: словно застольную беседу вел. И повеселить умел аудиторию хлестким словечком или неожиданным сравнением.

Вот и сегодня Добродеев нацелился было, по ходячему выражению, «толкнуть речугу». И даже выписал на отдельный листок два подходящих к случаю изречения: из басни Крылова «Кот и Повар» и сказки Салтыкова-Щедрина.

Но от выступления почему-то воздержался.

2

— Я давно хотел спросить вас, Константин Сергеевич, почему вы, такой высококвалифицированный юрист, очутились в Светограде?

С таким вопросом обратился Михаил Громов к Пахомчику, когда они после окончания партийного актива зашли в служебный кабинет прокурора.

Пахомчик отозвался не сразу. Да и уклончиво ответил:

— Врачи мне рекомендовали климат переменить… Не веришь?

— Не верю. Во врачей, — честно признался Михаил. — Правда, и тому, что про вас говорят некоторые люди, тоже поверить не могу.

— А что говорят некоторые люди?

— Будто бы вас… это самое…

— Неясно.

— Ведь вы в свое время работали в областном центре. И занимали высокий пост. Верно?

— Как тебе сказать…

Пахомчик на секунду задумался, потом взглянул в лицо Михаила с обычным для него пристально-ироническим выражением.

— Вот ответь мне, дружище, на такой вопрос: кто в нашей стране хозяин?

— Народ! — не задумываясь ответил Михаил.

— Угадал!.. Ну, а как ты считаешь: если хозяин приближает своего слугу к себе — разве это понижение?.. Кстати, ты, наверное, и на собственном опыте убедился, что в последнее время самые напористые футболисты вырастают не на столичных стадионах. И космонавты — тоже. И даже по огурцам Москва уступает Нежину и Мурому.

Как и всегда, казалось бы, шутливые слова Пахомчика не прошли мимо сознания Михаила. И вообще во многом благодаря влиянию своего старшего друга, — а их случайное знакомство со временем действительно переросло в дружбу, — Михаил вновь подал заявление в университет на заочное отделение, правда, уже не филологического, а юридического факультета.

— И какое же впечатление произвел на тебя мой доклад? — спросил Пахомчик, по-хозяйски обстоятельно усаживаясь в свое рабочее кресло.

— Здорово! — ответил Михаил. — А главное — с высоких позиций. Вот только насчет Прудона… Не зря этому глашатаю анархизма в свое время всыпал Маркс.

— Так ведь то было в «свое время». И кстати сказать… Ну, шут с ним, с Прудоном. А как тебе понравилось выступление этого до сих пор не разоружившегося фронтовика из «Партизанской славы»?

— Крутогорова?

— Да.