Следствие не закончено

На этом разговор Пахомчика с Громовым прервался, потому что скрипнула дверь и в кабинете возникла секретарша сразу трех начальников Софья Казимировна Потоцкая — немолодая уже женщина въедливо-чопорной наружности, которую все исполкомовцы вполне обоснованно считали сотрудником, наиболее осведомленным во всех районных делах. И даже следователь прокуратуры Матвей Юрочкин — товарищ не по возрасту проницательный — частенько обращался к Софье Казимировне не только за справкой, во и за советом.

— Опять явилась! — многозначительно сообщила Потоцкая.

— Кто?

— Она.

— Между прочим, вы, Софья Казимировна, тоже — она. — Пахомчик взглянул на часы. — А вообще объясните «ей», что здесь не «Скорая помощь», а нормальное бюрократическое учреждение. И что прием посетителей…

— Говорила.

— Ну и что?

— А то вы не знаете мадам Пристроеву!

Потоцкая красноречиво развела руками.

В первые минуты Пахомчика удивило не так повторное появление Фаины Романовны Пристроевой в неурочное время, как поведение этой обычно знающей себе цену женщины. Если при вчерашнем визите Фаина Романовна не только на словах, но и всем своим видом показывала, что пришла в прокуратуру требовать возмездия, то сегодня…

— Понимаете, Константин Сергеевич, мы с мужем все обсудили и… пожалуй, можно и простить этих… Ну, что вы хотите — молодежь, комсомольцы. И тем более…

Может быть, потому, что женщина волновалась, вся ее речь состояла почти сплошь из недомолвок.

— Что — тем более? — спросил Пахомчик.

— Мне не хотелось бы говорить, но… Леонтий Никифорович и сам в какой-то степени…

— Не понимаю!

— Ну… Я же вам и вчера говорила, что истинная подоплека… В общем, я решила взять свое заявление обратно. Бог с ним!

— Ну что ж, — после минутного раздумья сказал Пахомчик и достал из стола папку. — Заявление я вам верну, тем более что оно исходит не от самого потерпевшего. Но все-таки товарища Пристроева попрошу зайти ко мне… Так, завтра у нас воскресенье…

— А зачем? — Получив обратно свое заявление, Фаина Романовна вновь обрела присущую почти каждой красивой женщине самоуверенность. И даже, пряча документ в сумку, мельком заглянула в зеркальце. — Я же заявляю вам, товарищ Пахомчик, вполне официально, что мы с мужем не имеем никаких претензий… Подумаешь, самое обыкновенное хулиганство!

— Ну что ж, это с вашей стороны, Фаина Романовна, в какой-то степени даже великодушно.

Однако после ухода Пристроевой, когда в кабинет снова зашел Громов, Пахомчик, неожиданно для Михаила, обратился к нему с таким предложением:

— А что, если бы Михаил Иванович Громов, как говорится, не в службу, а в дружбу, побывал в селе Заозерье и, не раскрывая своих чрезвычайных полномочий, этак бочком, бочком, как Петр Иванович Бобчинский…

Хотя Пахомчик и не знал всех обстоятельств, обусловивших «великодушный поступок» супругов Пристроевых, после вторичного посещения прокуратуры Фаиной Романовной он еще более укрепился в мнении, которое высказал утром на партийном активе:

«…и в нашем Светограде — городе подлинно социалистической формации! — по соседству с бригадами коммунистического труда орудуют темные дельцы».

Причем не только темные, но и умные и, уж во всяком случае, творящие свои делишки так, что «гарью пахнет, а огня не видать!».

Ведь не случайно проведенное в начале года по инициативе народного контроля тщательное обследование деятельности двух сельскохозяйственных организаций Светограда не обнаружило никаких злоупотреблений.

5

Когда Кузьма Петрович Добродеев, несколько обеспокоенный тем, что услышал на партийном активе, — «наверняка опять начнут придираться к тем, кто сумел хорошо обставить свое житье-бытье», — возвратился домой, ему окончательно испортила настроение встреча с Фаиной Романовной Пристроевой. И хотя с самим Леонтием Никифоровичем Добродеев никогда особенно не дружил и общался больше по служебным делам, было время когда благодаря деткам — старшему сынку Фаины Романовны Павлику и дочери Кузьмы Петровича Екатерине — две семьи вот-вот должны были породниться.

И если б не Мишка-гром…

Да, к сожалению еще многих отцов и матерей, прошли те времена, когда «совет да любовь» возникали по воле родительской.

Фаина Романовна, до появления Кузьмы Петровича, казалось бы, весьма увлеченная беседой с Елизаветой Петровной, — ведь большинство женщин могут часами судачить ни о чем! — буквально на полуслове прервала речь и порывисто поднялась с садовой скамьи навстречу идущему от калитки хозяину.

— Кузьма Петрович, дорогой, наконец-то!.. А мы с Лизочкой уже беспокоиться начали. Ну, как там у вас?

— Нормально.

Добродеев без особого радушия пошал руку гостье и устало опустился на скамью.

— А как Пахомчик?

— Что Пахомчик?

— Ну… говорят, что прокурор огласил там какие-то важные документы.

— Кто говорит? — В голосе Кузьмы Петровича прозвучало недовольство. «Уже успел разболтать кто-то!» Да к тому же ему сейчас меньше всего хотелось делиться с кем бы то ни было своими впечатлениями от партийного актива. Но оказалось, не так-то легко отделаться от въедливого любопытства этой женщины.

— Ну, Кузьма Петрович! Миленький!..