В 26-й главе есть очень интересный момент, когда перед въезжавшим в город Афранием вскочили караульные солдаты, игравшие в кости: «Всадник подъезжал к южным воротам Ершалаима. Под аркою ворот танцевало и прыгало беспокойное пламя факелов. Караульные солдаты из второй кентурии молниеносного легиона сидели на каменных скамьях, играя в кости. Увидев въезжающего военного, солдаты вскочили с мест, военный махнул им рукой и въехал в город». В данных строках как раз описан случай явно проявленной солдатами своей человечности. То, что они захотели поиграть, означает, что перед нами были настоящие люди. В этой игре их уже объединяла отнюдь не караульная или солдатская служба, а обыкновенная человечность, которая называется любовью и более искренно связывает людей. Быть
солдатом и быть на карауле – это профессиональный интерес, который может возникать по разным совершенно причинам, основными и наиболее частыми из которых можно назвать чувство чести или долга и желание занимать видную должность, которая дает пропитание. Но каковы бы ни были причины, по которым данные люди стали воинами, игра в кости в данном случае велась не по причине профессиональных интересов, а по причине личного общения между собою. Даже если это были далеко не друзья и не приятели, а, напротив, враждебно настроенные соперники или недруги, в любом из возможных случаев в каждом тут солдате играл именно человек, а не солдат, что, например, нельзя сказать уже о Воланде. Из того, что князь тьмы играл перед балом со своим котом в шахматы, тут нельзя уже сказать, что в каждом из них играл человек (прежде всего потому, что они бесы). Бегемот играл именно с тем Воландом, каким тот был всегда, и, наоборот, Воланд играл именно с тем самым Бегемотом, какого он знал, сколько был с ним вместе. Нельзя сказать совершенно, что тут Воланд в смысле личной связи с Бегемотом был более настоящим, чем он был собою на Патриарших прудах, где он притворялся случайно проходившим иностранцем. Друг для друга Воланд, Азазелло, Бегемот и Коровьев не бывают менее или более настоящими. Все четверо всегда друг для друга предельно одинаковы. Никакой, даже едва уловимой, фальши.