— А дальше почти просто. Я не особо запоминал революционеров тогда, их было как блох на больной собаке. Второй раз он увидел меня уже в тридцать втором. Когда искал возможность спасти страну от дикого голода. Сталин готов был поверить хоть в самого дьявола, лишь бы спасти страну. А тут я, да и не сильно изменившийся. Было от чего задуматься. Мы начали общаться, не часто, работы было много, и у него, и у меня. Я тогда помог, провел тихо ритуал возрождения и опять пропал.
— И что произошло? Как он понял?
— В лето сорок первого, на второй день войны. В закрытый кабинет явилась твоя бабка. Сама предложила связать его и Россию. Что она увидела в будущем, не рассказала. Двадцать третьего июня она провела обряд, я тоже там учувствую. И опять я не поменялся. И Иосиф предложил мне должность.
— Как связала?
— Существует обряд, когда Род связывает Русь и ее князя. Это пошло еще с Ярослава Мудрого. Он любил эту землю больше самого себя. И Род даровал ему понимание, подарил ему эту связь. Есть много условий, это и сам человек, его добровольное стремление стать единым целым со своей землей и необходимость защищать. Прошлые грехи не важны, только желание сохранить свою землю. Сама Гамаюн может отказать, может забрать благословение. Были прецеденты. Но с мгновения после обряда, все, что делает князь — все по воли Руси. Он не может уничтожить ее, оберегает, заботится, ведет вперед. Но и земля дарует ему защиту, не полную, конечно, но ничего, что растет или создается на ней не может убить князя. Его приказ, это приказ Родины, его слово, это слово Руси.
— Тогда почему Сталин?.. Как?
— Ты про отравление?
— Да.
— Так яд просто привезли. И практически сразу подсыпали. Пару дней и он бы стал бесполезным.
— Кто?
— Нашлись. Подозреваю Остров. Но точно, никому не дали возможности, это проверить. Меня тогда расстреляли и закопали. Да пули смазали сонным зельем, похоронили под родником. Грамотные. Неприятно, но потребовался год, чтобы я оправился. Концов уже было не найти.
— Ты сказал, что Гамаюн может отказать.
— Да, последний из династии Романовых. Гамаюн отказала ему.
— С чего вдруг? Война, революция, почему она ввергла страну в такое… даже слов нормальных не подберу.
— Гессенская муха. Рождение наследника развязывало ей руки. Она хотела повторить путь Екатерины. Николай был слабым, управляемым, но он был царем. И тут оказия, цесаревич болен. Распутин нашел описание ритуала в царской библиотеки, рассказал ей. Как уж искали Гамаюн, не ведаю. Твою пра-пра-бабку приволокли к этой, «императрице» и потребовали благословение для новорожденного сына. Благословение могло исцелить цесаревича и посадить его мать на престол. Гамаюн отказала, она видела, что бы он сделал с Россией. Было бы хуже, чем есть.
— А бабка простила такое обращение с собой?
— Ее пытали там, затем убили.
— Ты же говорил…
— Это не значит, что нельзя убить. Вы бессмертные только пока жив ваш любимый…
— Значит…
— Да, она убила его на глазах твоей бабки, лично. Гамаюн, умирая, прокляла род Романовых. Забрала благословение Рода. Он больше не может стать во главе этой земли.
Я поежилась, это было честно. Всепрощение оставьте кому-то другому.
[1] историк Эльза Баташева
[2] высший представительный орган вайнахских племён, выступавший высшим судом. Название буквально переводится с чеченского языка на русский как «народный суд».
[3] В переводе «путь предков»
[4] Victoria Hetagkati & Idarchik — Вечные горы — текст песни
[5] Кличка И.В. Сталина
Глава 18
Спать я ложилась в смешанных чувствах. Но усталость взяла верх. Всю ночь мне снились горы. Я парила над ними, они ловили меня своими ветрами и показывали самые красивые свои места, «хвастаясь» красотой. Эти не тронутые фантастические красоты природы, чистый воздух, ароматы трав. Меня разбудили минут за пятнадцать до рассвета, довольные волки по щенячьи резвились, гоняясь друг за другом по склонам, земля, трава и камни только разлетались, когда они резко меняли направление.
— Ну, проснулась? Пора идти.
Мы прошли сквозь каменные ворота, знаки на них загорелись, стекая на траву, как свечной воск. Оборотни и наш проводник остались на той стороне.
На Навь это было не похоже, все такое же солнце, но абсолютно не греет, люди непонятно живые или не совсем.
— Это не совсем мир мертвых, просто Эштр оставил здесь часть душ, чтобы помогать себе. Это можно сказать ворота в его царство, а за вторыми вратами уже Навь. Нам вот туда.
Усыпальница бога была обыкновенной хижиной, чуть в стороне от вторых ворот, более готичных и мрачных, чем первые, из-под них то и дело выбирался привычный уже серый туман. Последнее пристанище бога, невзрачное, с очень низкими потолками и абсолютно без дверей или окон. Высота дверного проема подарила шишку мне, маленькой. Кощей был более гибкий или более привычный.
Нас кстати никто не встретил, по тихому комментарию Кощея, я поняла, что местный бог обиделся.