Следствие продолжается

Разразилась страшная буря, но до развода дело не дошло — на такой позор маркиза идти вовсе не собиралась. Одно дело — немного поторопить загостившегося на этом свете супруга (собственно, поэтому маркизу и обходили стороной — нескольких мужей она уже похоронила), и совсем другое — развод!

— То-то она, наверно, госпоже Кисленьких бы завидовала, — хмыкнул Берт. — У нее-то мужья сами мрут…

— Ну и ничего смешного, — деланно обиделась Каролина.

Несчастный дон Фелипе все-таки сумел убедить грозную маркизу, что в самом деле занимался рисованием, а она — не позволила ему об этом забыть. В конце концов, одно дело — быть супругой кочегара, и совсем другое — настоящего гения! За титул следовало расплачиваться, и вскоре полотна дона Фелипе прогремели на весь мир.

Вероника тщательно создавала образ гения живописи. Он экстравагантно одевался, еще более экстравагантно вел себя, ну а уж о его манере писать собственными усами вместо кистей не слышал только вовсе уж далекий от искусства человек! Усы эти стараниями маркизы были объявлены национальным достоянием их небольшого государства, ну а сам «художник» быстро распробовал вкус славы и действительно стал считать себя прекрасным живописцем.

— Фелипе! — раздавались команды Вероники. — Не используй так много берлинской лазури, у тебя снова посекутся усы!

— Да, дорогая! — отзывался тот.

— Вот, собственно, и всё, — заключил Карл историю гения. — Разумеется, маркиза следит за доном Фелипе денно и нощно, потому что этот ее проект — существенное вложение капитала, и ей вовсе не хочется, чтобы с усами мужа что-то случилось. Видите, кстати, пластырь у него на щеке?

— Ага, — ответил Ян. — Что, порезался, когда брился?

— Он так и говорит, — подтвердил молодой человек. — Но дело в том, что за обедом стюардесса имела неосторожность промокнуть салфеткой ус дона Фелипе, который случайно соскользнул со специальной подставки и угодил в суп. И вот — результат…

— Да, маникюр у маркизы знатный, — подтвердил Берт. — Тяжела жизнь гения!

— И окружающих, — добавил Карл. — Повторяю, себя я художником назвать не могу, но классическое образование, знаете ли, помогает разбираться кое в чем. И дона Фелипе, на мой пристрастный взгляд…

— Следовало бы повесить, — громыхнул поручик.

— В каком смысле, уважаемый Вит-тяй? — поинтересовался Бессмертных.

— В прямом, как у нас в Беарии таких вот мазил вешают.

— Да? Я прежде не слыхал, чтобы у вас преследовали людей искусства!

— Кто ж их преследует? — удивился поручик. — Пусть себе рисуют, сколько угодно! Пейзажи вот, как этот господин, портреты… только чтоб нос не за ухом был, а то самому живо уши оборвут. Или повесят. Был один случай…

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Бессмертных. Судя по всему, Топорны тоже заинтересовался неизвестным ему доселе способом казни.

— Ну, стало быть, жил у нас скульптор один, — обстоятельно начал Вит-тяй. — Поначалу ничего, делал статуи как статуи, даже с портретным сходством. Только раз от разу все больше и больше. Ну и когда он захотел Его императорскому величеству подарить его статую, решили, что надо с этим что-то делать.

— А что такого? Императору нельзя дарить статуи? — удивился Дэвид.

— Я объясню, — встряла Каролина. — Я слышала эту историю. Понимаете, это была такая статуя… там папенька был представлен в образе витязя в медвежьей шкуре, только почему-то полосатой. И она была в три папенькиных роста высотой…

— Тогда понятно, — кивнул Руперт.

— В каменоломни его отправлять не рискнули, — продолжил Вит-тяй. — Мало ли, что он там еще… сваяет! На лесоповал — тоже, вдруг бревна попортит? Ну и повесили. И решетку стальную поставили, чтобы не вылез. Так и висит.

— Погодите, я что-то не понял, — нахмурился Бессмертных. — До сих пор висит?..

— Ага, выбраться пытается, но, говорю же, решетка там!

— Там — это где? — задал наводящий вопрос следователь.

— На портрете, — пояснил поручик. — Позвали придворного художника, тот комнату нарисовал, всё чин по чину, туда скульптора и засунули. И на стенку повесили.

— Какая всё же замечательная страна — Беария! — искренне сказал Бессмертных. — Такая… м-м-м… самобытная!

— Во! — одобрительно сказал из-под шляпы Сидельских и показал большой палец. Очевидно, он умел выражать жестами крайне богатую гамму эмоций.

Вит-тяй довольно ухмыльнулся и погладил бороду.

— Тема искусства неиссякаема, — вздохнула Каролина. — Какая интересная история! Писать картины усами…

— Это что! — произнес Берт. — А вы слыхали когда-нибудь о револьвер-передвижниках?

— Нет, — заинтересовались все, кроме, разве что, юного чудовища.

Дэвид почувствовал себя так, будто угодил в богемный салон. Он неплохо разбирался в классическом искусстве, но за новейшими течениями не следил, просто не хватало времени!

— Что это за техника? — поинтересовался Руперт.

— Да очень простая, — ответил Берт. — Берется специальный живописный револьвер, снаряженный красочными пулями, и — бах-бах!

— И мимо, — прокомментировал комиссар, дожевывая сигару.