Следствие… Том 1

Кюре шагнул к статуе Пресвятой богородицы Марии Домреми и воздел сложенные вместе ладони.

— Страдания очищают душу.

— Но делают её суровой и дерзкой, — услышал он, вздрогнул и, резко обернувшись, глянул на неё в упор.

— И голос разума подсказывает тебе, что пришла пора дерзнуть?

— Нет, я не думаю о дерзости, и голос разума твердит, что моё место рядом с маменькой; но сердце моё кипит, когда я вижу страдания других.

— И как же ты надеешься отвести от них страдания?

— Очень просто. Я пойду впереди войска на врага; войско пойдёт за мной и победит.

— А если войско не победит?

— Как это не победит? Войско, идущее вперёд, непобедимо!

— Жаннета, история хранит имена спасительниц Есфирь и Юдифь, но в мире ещё не было девы-воительницы.

— Тем большей неожиданностью это будет для врагов — они дрогнут и погибнут.

— О-хо-хо… Дитя моё, возможно, что твоими устами молвит сама истина, но осуществить что-либо всегда труднее, нежели задумать что-либо от простого до гениального.

— Почему?

— Да хотя бы потому, что тебя никто не станет слушать, и тем более не допустит к армии.

— Но почему?

Старик тяжело вздохнул, увидев на её глазах слёзы.

— Жанна, в армии служат мужчины, ими командуют знатные мужи. Некоторые из них учились в университетах. Другие постигали военную науку на службе и в сражениях. А ты девушка. Неграмотная. Простая крестьянка.

— Не может такого быть, чтобы король не желал себе добра. Если бы у меня были конь, меч и знамя, я сама добыла бы ему честь и славу, — сказала она и пустилась в рёв.

Старик потянулся, было к её носу и глазам, расшитым крестами манипулом, потом достал платочек, принялся утирать ей слёзы и успокаивать.

— Этого нам ещё не хватало. Это совсем уже никуда не годится. Успокойся и ступай к подругам. Сегодня Пасха. Веселись, радуйся. И постарайся скорее забыть о том, что ты задумала.

Глаза её тотчас высохли.

— Нет. Я никогда не забуду об этом. И чем скорее я появлюсь в армии, тем меньше мужей потеряет Франция.

— Жанна, брать в руки оружие и убивать — грех. Вдвойне грешно делать это женщине. На войне не обойтись без мужской одежды и доспехов. Но ношение их женщиной — ещё более страшный грех.

— Но разве может называться грехом деяние, свершённое для блага других, во имя справедливости?

— В истории был случай, когда одна дева-Маргарита, под именем юноши Поля Агия, в мужской одежде укрылась в мужском монастыре. Только перед смертью она открыла свою тайну. За этот подвиг она была причислена к святым той обители, — кюре поднял указательный палец кверху и громко, медленно, чеканя каждое слово, изрёк. — Если свершается подвиг, деяние становится благом. Но! Если подвига не происходит, деяние остаётся ересью! Так вот, Жанна, если армия не победит, ты будешь сожжена как еретичка! Это ты понимаешь?!

Жанна грустно улыбнулась и ласково глянула на старика.

— Значит, мне остаётся только побеждать.

Глаза её на последнем слове распахнулись и в упор глянули на Минэ. Он выдержал её взгляд. Мелко, мелко потряс головой и, подняв ладонь, опустил её на плечо Жанны.

— Ну, хорошо, Жанна, хорошо. Я пойду к королю просить за тебя. А ты жди меня и никому не говори о нашем разговоре. Обещаешь?

— Обещаю, — прошептала она, поклонилась и вышла.

Жан Минэ и Жиль Фронт

Старик прошаркал в ризницу и, войдя в неё, опустился на скамью. От окна к нему обернулся пожилой, но моложавый викарий, Жиль Фронт. Он уже снял с себя служебную ризу и сейчас был в светлой праздничной сутане.

— Извините, брат Минэ, но я слышал необычную исповедь этой юной прихожанки, и не праздное любопытство, а желание всего себя посвятить служению Богу и пастве заставляет меня просить вас поделиться опытом старого исповедника.

— Что же вы, брат Фронт, хотите услышать?

— Что заставило вас пообещать личное участие?

— Единомыслие, брат Фронт, и вера в успех.

— Так вы и впрямь намерены пойти к дофину?

— А почему я должен обманывать прихожан?

— А вдруг это у неё минутный порыв? Вы рискуете…

— У человека с такой глубокой болью за судьбу отечества не может быть ничего временного. Ну, и потом, я обещал ей личное участие… Это заставит её ещё раз обдумать всё сказанное сегодня и сохранить огонёк в душе. Или отказаться.

— Не означает ли это, что подобная мысль уже посещала вас?

— Именно так, брат Жиль.

— И она возникла у вас из давнего общения с этой девой?

— Нет…

— Тогда мне не понятно, как могло случиться, чтобы одна и та же мысль посетила безграмотную, деревенскую девчонку и образованного, старого священника? Что общего между вами?

— Мы оба французы…

— И всё?

— А разве этого недостаточно, чтобы душа переполнилась болью за судьбу Франции?

Викарий пожал плечами, но ничего не сказал. А старик продолжил.

— Если бы я стал свидетелем подобного разговора до пятнадцатого года, я тоже пожал бы плечами, как это сделали вы. Но, если вы помните, в том же 1415-м году, в Кале высадились англичане. Они взяли ваш родной Азенкур и овладели Парижем.

— Что ж… Эта потеря оставила за французами право продолжить войну за освобождение.