Следствие ведут дураки

Он заметался по подвалу, а Осип мрачно проговорил:

— Кажется, он там еще что-нибудь найдет. Да. А Жак, — он присел на корточки возле тела поваро-шофера, — а Жак, кажись, в самом деле того… готов. Убили.

— Ты…

— Чаво?

— Так ты же и убил! — прохрипел Иван Саныч. — Ты же сам сказал, а теперь говоришь — кажется.

— Да ты чаво? — изумился Осип. — У тебя окончательно мозга поехала, Ванюха? Чаво я тебе такое говорил?

— Ты говорил: «Да, я. Ну и что тут такого? Сам, что ли, никогда?…» А я никого никогда не убивал.

— Да причем тут убивал? Я совсем не про это говорил.

— А что же? Где ты был? Почему твоя кровать была пустая? А, Осип?

Моржов пожал плечами:

— Ну так что ж… меня, правда, просили не говорить, но раз пошла такая заваруха… скажу. У ентой я был… у Лизаветы. Дочки Семенычевой.

— А то ты там делал?

— Ты прямо как маленький, Саныч! Что можно с бабой желать в четыре часа ночи? Уговорилися мы с ней, что я приду, как все заснут. От так-от. А ты не разобралси, мокруху мне прилопатил сбоку. Я не…

Дикий вопль удушливо разорвал воздух и забился под сводчатыми потолками, как бабочка под сачком эндомолога. Иван Саныч вздрогнул всем телом, бледнея, отскочил к стене, быстро принимая ее оттенок, и даже Осип Савельич, человек с железными нервами, дрогнул массивным подбородком, и по его низкому лбу, бугрясь, поползли вертикальные морщины, быстро переходя в горизонтальные.

— О-о-о-а-аа!!

— Да что же это такое, ежкин кот? — пробормотал Осип, и тут на него из-за шкафа вылетел Гарпагин. Колпак сбился на затылок и болтался, как косичка, одного тапка на ноге недоставало, на желтоватой физиономии Степана Семеныча проступали бледные пятна. Будь Осип не так крепок и могуч, Гарпагин сбил бы его с ног, а потом промчался бы по нему, как торнадо.

Но так — Осип перехватил Гарпагина, взял его за ворот, тряхнул раз-другой и проговорил басом:

— Чаво такое?

Гарпагин только кудахтал.

— Ты толком говори!

— Все! Всех!! — прорвалось у Степана Семеныча. — Арес… арестовать! Всех арестовать! И меня!. Я-а вас!.. — И он сделал было попытку накинуться на Моржова с кулаками, но здоровенный Осип без особых усилий выкрутил тощие руки ополоумевшего рантье и чуть поприжал тому шею. Степан Семенович дернулся, как придушенный петушок, но дрыгаться перестал.

— Воры!.. — обессиленно пробормотал он. — Разорен! Убит! Да что же это такое!! Нико… никому не верю! И ты, ты!.. — снова заверещал он, глядя на Осипа. — Вы все тут!.. Я никогда!.. Вот товарищ Сталин!..

— Мне так кажется, что его ограбили, — тихо предположил Астахов. — И так думается, что украли не только вино. Сталина даже вспомнил… диссидент.

— Какое ограбили! — завыл тот и сделал попытку выдрать прядь из своих и без того реденьких ломких волос. — Ты лучше скажи — убили! Зарезали! Уничтожили!! Сейф мой украли! У меня стоял сейф, он был вмурован в стену — вытащили! Дверцу открыть не смогли, так они весь сейф вытащили! Ты вьитащиль, говьори?! — Гарпагин не заметил, как сбивается на откровенный акцент, чего раньше за ним не особенно замечалось. — А ну, покажи руки!! — гаркнул он на Ивана так, что тот затрясся, как осиновый лист с дерева, на котором повесился Иуда, и машинально протянул вперед обе руки ладонями вверх. Руки дрожали.

— Нет? Ничего нет?! Другие руки покажи!

— Дру-гие? — пролепетал Иванушка Александрович, пятясь. — Как… другие? Я же тебе не… каракатица, осьминог там какой-нибудь… по несколько пар рук чтобы…

— Хватит дурить, Семеныч! — властно вмешался Осип, хлопнув взвинченного хозяина дома по плечу. — Тут, я вижу, дело глухо: дверь настежь, жмурик в подвале, сейф стырили, да еще вино выпили. Что в сейфе-то было?

Гарпагин уже немного успокоился и теперь только клацал зубами, как от холода или в лихорадке. Услышав вопрос Осипа, он горестно застонал.

— Чаво там такое-то? Деньги? Побрякушки голдовые? Брюлики? — выспрашивал Осип.

— Там вся моя жизнь… — жалко отвечал Гарпагин.

— Вместительная у тебя жизнь, Стяпан Семеныч, нечаво сказать, — отозвался Осип. — А чаво тама конкретно было-от?

— Деньги…

— Много денег?

— И еще драгоценности… от моей покойной жены, она же была аристократкой… баронессой де Журден.

— Много денег-то и драгоценностей? — повысил голос Осип. — На какую-от сумму?

— Да на несколько… — Гарпагин вдруг осекся и почти с ужасом посмотрел на Осипа. Лицо Моржова, квадратное, с нависающими над низким лбом полуседыми прядями и близко посаженными к переносице небольшими поблескивающими глазами показалось ему зловещим. В губах российского «следователя Генпрокуратуры» нарождалась недобрая сардоническая усмешка. По крайней мере, так показалось всполошенному Степану Семеновичу.

— Несколько — чаво? — уточнил Осип. — Несколько миллионов? — И, не дожидаясь ответа Гарпагина, присвистнул и проговорил:

— Дык что же мы тут стоим? Полицию надо вызывать! Не люблю я этих ментяр, конечно, они что у нас, что здесь, должно, одинаково гнилые, но кады ж стольки-от пропало!

— Се-е-ейф… — простонал Гарпагин. — Швейцарский, мне его подарили… он один стоит несколько тысяч долларов!..