Следствие

— Похоже, это что-то живое, — сказал он, невольно понижая голос. — Хотя нет… Может, окно в развалинах?

Шеппард подошёл ближе и встал на пути луча. Пятнышко света лежало теперь у него на груди.

— Вы не можете определить, что это, поскольку видите только часть. Не так ли?

— А! Так вы полагаете, что эта серия с исчезновениями трупов является как бы частью, фрагментом, началом чего-то большего?

— Да, именно так я и думаю.

Шеппард снова принялся ходить по комнате, а Грегори опять перевёл взгляд на стену.

— Возможно, это начало какой-то крупной аферы, уголовной или политической, которая со временем перешагнёт границы нашей страны. И то, что произойдёт, будет следствием нынешних событий. А возможно, всё будет иначе. Возможно, это отвлекающий манёвр, тактический ход, чтобы сбить с толку.

Грегори слушал вполуха: не отрываясь, он смотрел на картину.

— Простите, сэр, — неожиданно для самого себя произнёс он, — а всё-таки, что это такое?

— Где? А!

Шеппард повернул выключатель. Комнату залил свет. Горел он всего секунды две-три — инспектор почти сразу погасил его, и снова стало темно. Но Грегори всё же успел увидеть то, что прежде было скрыто темнотой: запрокинутое назад и вбок женское лицо, белки закатившихся глаз, глубокую странгуляционную борозду на шее. Рассмотреть фотографию в деталях он не успел, но всё-таки, с опозданием, ощутил ужас, каким веяло от этого мёртвого лица. Он перевёл взгляд на инспектора.

— Возможно, вы и правы, — моргая после яркого света, сказал он, — но я не уверен, это ли главное. Можете вы себе представить человека, который в тёмном морге, ночью перегрызает зубами полотняную занавеску?

— А вы не можете? — прервал его Шеппард.

— Нет, могу, но только в состоянии аффекта, в случае опасности, когда под рукой нет ничего другого, когда это единственный выход… Но ведь вы-то не хуже меня знаете, для чего он это сделал. И через всю серию проходит эта проклятая железная последовательность. Ведь он всё делает так, чтобы создалось впечатление, будто покойники ожили. Для этого он делал расчёты и изучал метеорологические бюллетени. Но неужели этот человек мог подумать, что найдётся хотя бы один полицейский, который поверит в чудо? Вот в этом-то и заключается безумие!

— Которого нет и быть не может, как вы сами утверждаете, — спокойно заметил Шеппард. Чуть отдёрнув штору, он смотрел в тёмный сад.

— А почему вы вспомнили дело Лаперо? — после недолгого молчания спросил Грегори.

— Потому что началось оно весьма невинно: с геометрических фигур, выложенных из пуговиц. Но не только поэтому. Вот ответьте-ка мне, пожалуйста, что является противоположностью деятельности человека?

— Не понимаю, — пробормотал Грегори, чувствуя, что у него начинает болеть голова.

— В деятельности человека проявляется его личность, — спокойно пояснил инспектор. — В любой, в том числе и преступной. А вот правильность всех случаев этой серии безлична. Безлична — как законы природы. Вам понятно?..

— Кажется, да… — неожиданно хриплым голосом ответил Грегори. Откинувшись всем корпусом назад, он наконец вышел из круга ослепляющего света, и теперь глаза его начали привыкать к темноте. На стене кроме женщины висело ещё несколько фотографий. Всё это были снимки мертвецов. Шеппард вновь расхаживал по комнате, передвигаясь на фоне этих чуть выступающих из мрака лиц, точно среди каких-то фантастических декораций или, нет, — как среди привычных, свойских вещей. Наконец он остановился около стола.

— Математически эта серия настолько совершенная, законченная, что напрашивается вывод, будто преступника как такового нет. Это ошеломляет, Грегори, но это похоже на правду…

— Что, что вы… — чуть слышно прошептал Грегори, инстинктивно отшатнувшись.

Шеппард продолжал стоять возле стола, лица его в темноте не было видно. И тут Грегори услышал короткий сдавленный звук. Главный инспектор смеялся.

— Я вас напугал? — посерьёзнев, спросил он. — Вы полагаете, что я несу чушь? А кто делает день и ночь? — вдруг после небольшой паузы задал он вопрос. В его голосе звучала насмешка.

Грегори вскочил, оттолкнув кресло.

— Понял! Ну конечно же! — воскликнул он. — Сотворение нового мифа. Искусственный закон природы. Искусственный, безличный, невидимый творец. И разумеется, всемогущий. Великолепно! Имитация всемогущества…

Грегори смеялся, но в этом смехе не было весёлости. Несколько раз глубоко, судорожно вздохнув, он умолк.

— Почему вы смеётесь? — тихо, почти печально спросил инспектор. — Не потому ли, что такая мысль уже приходила вам в голову, но вы отбросили её. Имитация? Да, конечно. Но она может оказаться настолько совершенной, что вы, Грегори, придёте ко мне с пустыми руками.

— Вполне возможно, — холодно ответил Грегори. — И тогда вы назначите вместо меня другого. В конце концов, если бы это было необходимо, я уже сейчас мог бы объяснить любую деталь. Вплоть до случая в прозекторской. Окно можно открыть снаружи с помощью нейлоновой жилки, заранее привязанной к рычагу. Я даже попробовал. Но чтобы творец новой религии, этот имитатор чудес, начинал с таких… — и он пожал плечами.