Следствием установлено…

— Я просмотрел документы, выходившие за последние пять лет из цехов и отделов завода, но подобного шрифта не встретил.

— Давайте посмотрим в архиве еще за пять лет, можно за десять. Я ведь работаю на заводе давно.

— А вдруг впадете в немилость у начальства или угодите под огонь так называемых доброжелателей? — полюбопытствовал Вершинин.

— Пусть. От Колчина я разрешение получила, да и мне скоро на пенсию. А потом… что нового могут на меня еще написать?

— Разве писали?

— Да. Насчет моего морального облика. Сына, мол, на фронте прижила неизвестно от кого, и другое в том же духе. Ну, да ладно. Честно говоря, мне хочется помочь вам и… Кулешову. Другого такого директора трудно найти.

Она повела его в архив. Им пришлось перелопатить много бумаги, прежде чем, листая очередную разлохмаченную папку, Зимина в раздумье сказала:

— Взгляните, кажется, похоже.

С треском, так что лопнули полуистлевшие суровые нитки, Вершинин раскрыл папку и принялся изучать выцветшие строчки. Документ был восьмилетней давности и содержал сведения о работе производственно-технического отдела. Шрифты пишущих машинок оказались удивительно схожими, но имелись и различия в тексте документа. Буква «р», например, дефекта не имела, а «к» давала двойное изображение, как в анонимках.

— Машинка тогда была поновей, — пояснила Зимина и подала Вершинину еще одну папку с документом, отпечатанным аналогичным шрифтом. — Прошло восемь лет. Удивительно, что на ней еще печатают.

«Правильно, — подумал Вячеслав, — за такое время шрифт мог измениться куда больше. Сейчас только криминалистическая экспертиза установит, на одной ли и той же машинке выполнены оба текста».

— Теперь остается отыскать ее, — заметил он.

— Задача трудная, — отозвалась Зинаида Дмитриевна, — ведь последний документ напечатан на этой машинке лет восемь назад, а я работаю около девяти. Значит, отстучав эти последние сведения о работе производственно-технического отдела, она канула в лету и выплыла два с лишним года назад. Попробуйте найти следы этой машинки на заводе. Живы люди, работавшие в то время, они могут вспомнить. Вашу задачу облегчит то, что судьба каждого множительного механизма, в том числе и машинки, предопределена. Став непригодной, она подлежит списанию и уничтожению. Следовательно, надо найти акт и двигаться от него.

— Спасибо вам за помощь и совет. Именно таким путем я и пойду. Рад, что не обманулся в вас, — добавил он искренне.

— Не понравилась с первого взгляда? Бывает. Но мне кажется, что наш разговор стоит продолжать. Вы могли бы получить от меня более ценную информацию.

— Например?

— Например, о людях, написавших анонимки на директора.

— От вас? — удивился Вершинин. — Ну знаете! С таким вопросом я боюсь обращаться к работникам завода. Каждый вспоминает фельетон в газете и предпочитает отмалчиваться.

— Игоря Арсентьевича в фельетоне критиковали не совсем справедливо. По существу в своих подозрениях он не ошибся, а способ, которым действовал… За это ему и досталось. А какие еще у него были средства? Кто бы помог ему искать? Да никто. Я и сейчас-то удивлена вашему присутствию. Вот он и решил собственными силами найти обидчика.

— Вы хотите сказать… — изумленно воззрился на нее Вячеслав. — Старенький главбух в сатиновых нарукавниках?

— При чем здесь бух, — отмахнулась она. — Вахромеев полтора года на пенсии. Я говорю о бухгалтерии вообще и в частности о заместителе главного бухгалтера Чепурновой.

— И какие же у вас основания подозревать ее?

Зимина вдруг сникла. От прежнего порыва не осталось и следа.

— Доказательств нет, существенных оснований тоже. Есть только интуиция, — устало проговорила она. — Однако все так считают, только боятся этой тигрицы. Скажешь вслух — запишет потом. Один раз я позволила неосторожно высказаться в ее адрес и пожалуйста: письмо без подписи в партком.

— Вы уверены в авторстве Чепурновой?

— На девяносто девять процентов.

— Что же за пружина толкает ее?

— Злоба, дикая, отчаянная злоба к людям. В других условиях она и убить могла бы, а сейчас ей остается только писать. Знает, как смотрят на анонимки, чувствует безнаказанность.

— Ну, хорошо. Чем же вызвал ее злобу Кулешов?

— Точно не знаю, но уверена, что она ненавидит его, как и многих других. Может, отругал где, лишил премии, не дал путевку. Скажете, мелочь? Вероятно. Но она не простит и мелочи. Возможны и другие варианты. Поощрил директор кого-нибудь другого — вот и повод. Она начнет писать. Характер этой женщины я изучила достаточно хорошо. Она вполне может быть автором анонимок. Одна женщина, которая работала вместе с Чепурновой в другой организации, рассказала мне, что Чепурнову ловили за руку, но потом историю замяли и она с великолепной характеристикой попала на наш завод. Решили отделаться. А внешне — разве можно на нее подумать? Неприступный вид, гордая поступь. И личное дело, кстати, в полнейшем порядке. Во всяком случае, вы со спокойной совестью отложили его в сторону.

Вершинин попытался вспомнить лицо заместителя главного бухгалтера из личного дела, но не смог.