Следующая остановка - расстрел

Войдя в его красивый, просторный кабинет, я увидел его сидящим на своем обычном месте, во главе огромного т-образного стола, по обе стороны уставленного стульями, как и подобает большому начальнику. По одну руку от него восседал Грибин, вчерашний мой друг, ныне выглядевший чересчур уж мрачно, по другую — следователь номер один, генерал Голубев, чье имя Грушко обронил случайно, когда разговаривал со мной накануне по телефону. А я, как школьник, стоял перед ними смиренно у дальнего конца стола.

Грибин не проронил ни слова. Говорил Грушко:

— Вчера я целый вечер разговаривал о вас с Владимиром Александровичем (Крючковым). Нам теперь достоверно известно, что на протяжении многих лет вы обманывали нас. Если бы вы только знали, из какого необычного источника нам стало известно об этом! И все же, несмотря ни на что, мы решили не увольнять вас из КГБ. Конечно, о продолжении работы в Лондоне не может быть и речи. В ближайшие же дни вашу жену и детей доставят в Москву. Вам придется перейти в другой отдел. Сейчас вам лучше всего взять полагающийся вам очередной отпуск, а после отпуска мы решим, куда вас пристроить. Что же касается хранящейся у вас дома антисоветской макулатуры, то вам придется передать ее в библиотеку Первого главного управления. И запомните: ни сейчас, ни когда-либо позже — никаких телефонных звонков в Лондон.

Поняв, какой сокрушительный удар нанесен моей семье, я ощутил в душе ужас. И в то же время знал, что единственно правильная в моей ситуации линия поведения — настаивать на полной своей невиновности.

— Я глубоко сожалею о том, что произошло в понедельник, — сказал я. Думаю, во всем виновато вино или, что более вероятно, еда. По-видимому, я отравился и был в ужасном состоянии.

Тут Голубев встрепенулся.

— Что за выдумки! — громко воскликнул он. — Еда была отличная, пальчики оближешь. Бутерброды с сыром — это же настоящее чудо! А о бутербродах с красной икрой нечего и говорить: они были выше всяких похвал. Впрочем, как и бутерброды с ветчиной.

Хотя я пребывал в страшной тревоге, мозг мой продолжал напряженно работать. То, что происходило сейчас, было сродни непристойному фильму в сюрреалистической манере. Решается моя судьба — жить мне или умереть, а он вдруг кидается восхвалять эти чертовы бутерброды!

— Хорошо-хорошо, — сказал я. — И все же что-то там было не так. Что же касается ваших слов о том, что я долгое время обманывал вас, то, Виктор Федорович, я, право же, не знаю, что конкретно имеете вы в виду. Скажу только, что, какое бы решение вы ни приняли, я подчинюсь ему как офицер и честный, порядочный человек.

Я понимал, что речь моя звучала высокопарно, но ничего лучшего я так и не смог придумать в тот критический момент, когда все, казалось, было против меня.

И, тем не менее, мои слова произвели неожиданный для меня эффект. Грушко стремительно вскочил из-за стола и, подбежав ко мне, с радостным видом принялся жать мне руку. Я не знал, чего он ожидал от меня. Уж не думал ли он, что я отправлюсь к Генеральному секретарю Коммунистической партии с жалобой на сотрудников КГБ, подмешавших мне в коньяк какой-то наркотик? Или, может, боялся, что я закачу в его кабинете истерику и поставлю тем самым всех присутствующих в трудное положение? Как бы то ни было, но по всему было видно, что он от беседы со мной почувствовал огромное облегчение.

Что же касается меня, то я не испытывал от этой беседы ни облегчения, ни тем более радости. Все происходившее здесь — сущий вздор, полнейшая нелепица. Каким это образом могут меня оставить в КГБ, если им известно, что я работал на другую страну? Сотни людей были уволены из этой организации за куда менее значительные прегрешения, такие, например, как утеря никому не нужного документа, растрата небольшой суммы денег или увлечение женщиной, как это произошло с тем же Любимовым. А они делают вид, будто я могу отделаться легким испугом. Явно у них имеется какой-то хитроумный план в отношении меня.

В общем, я решил, что чем меньше буду говорить, тем лучше. И что, следуя их совету, возьму положенный мне отпуск.

С этими мыслями я вернулся в свой временный кабинет. С одной стороны, я был опустошен, с другой — не собирался сдаваться и продолжал искать выход из создавшегося положения. Со всеми догадками и предположениями покончено. Они знают о моих связях с английскими спецслужбами, но по какой-то причине решили поиграть со мной в кошки-мышки. Ну а сейчас почему бы мне не отправиться домой?

Но тут зазвонил телефон. Это был Грибин, чей кабинет находился рядом по коридору. Он попросил меня зайти к нему.

— Оформляйте отпуск, — сказал он, и только. Затем он зашел ко мне попрощаться. Поскольку ему уже не было необходимости притворяться, он был холоден и сух.

— Что я могу вам сказать, старина? — промолвил он, разводя руками.

Все еще не желая сдавать позиций, я вновь прикинулся неповинным в чем-либо.