Следующая остановка - жизнь

Бажен так и не появился до её отъезда. Она летит в Москву, и неизвестно, когда в следующий раз увидит Бажена.

В самолёте летит первый раз. Первый раз рядом чужой мужчина.

Не чужой, муж.

Аркадий сидит вполоборота к ней, робко держит её за руку.

— У нас с тобой две небольшие комнаты, кухня — небольшая, но, думаю, пока нам хватит места. — Голос его чуть рвётся. — Когда я был маленький, мы жили шесть человек в одной комнате. И вот родители получили квартиру, сразу три комнаты, нам с бабушкой выделили отдельную. А я вошёл в неё и озираюсь — где же мама с папой и другая бабушка с дедушкой лягут? Смешно. А сейчас один — в двух комнатах не умещаюсь. Да ещё на работе несколько кабинетов.

— Ты говорил, тебе нужна помощь. У меня есть профессия, в школе я получила диплом бухгалтера. Это поможет тебе?

— Ты — бухгалтер? — удивился он. — И ты хочешь помочь мне?

Кресло — глубокое, а она сидит на краешке. Она кивает Аркадию.

— Финансовым отделом в компании заведует Игорь, он — директор. На нашего бухгалтера не жалуется, но, чувствую, не всё с этой дамой благополучно. И мне она, мягко говоря, очень не нравится. Я давно хотел расстаться с ней. Как странно, ты — бухгалтер… — Голос Аркадия вибрирует, и Юле передаётся эта вибрация.

«В радости и в горе… — говорила женщина в Загсе. — …Помогать друг другу… поддерживать друг друга… уважать друг друга…»

— Подожди-ка, а когда же ты будешь готовиться к экзаменам? Это не только час-два в день с учителем, это десятки книг по литературе и истории. Я никак не могу принять твоей жертвы!

— Я очень хочу сама зарабатывать, сама что-то значить, ты это понимаешь?

— Хорошо понимаю, но ты будешь делать это всю жизнь! Сейчас главное — выучиться, мама права.

— Мама не права, потому что я совсем не знаю, чего хочу.

— Ты же хочешь быть учительницей.

— Да, но что-то мешает мне сразу принять это решение. Таким учителем, каким был Давид Мироныч, я никогда не смогу быть, а лепетать чушь… сам подумай. Мне нужно время.

— Уверен, ты будешь очень хорошим учителем.

— Пожалуйста, разреши поработать с тобой, это очень важно для меня. Что я видела, что знаю? Нужно время — разобраться.

— Конечно, в случайный вуз поступать не надо бы. Но, пожалуйста, поговори сначала с мамой. Когда определишься, скажешь мне.

— Я определилась. Сначала хочу поработать. А если одновременно смогу помочь тебе, буду рада.

Он сжал её руку, а потом осторожно поднёс к губам и поцеловал.

У неё есть муж. Теперь это её семья.

Он сидит рядом.

…Угадаешь ты её не сразу,
Жуткую и тёмную заразу,
Ту, что люди нежно называют,
От которой люди умирают…

Исподтишка Юля косится на Аркадия — он смотрит перед собой. Что видит? О чем думает? Она боится пошевелиться.

Он совсем другой, чем отец. Думает о ней — что хочет она.

Лицо отца набухло раздражением. Прорезались морщины вокруг рта. «Зачем тебе преподавать?» — звучит его сердитый голос.

И тут же Аркадий возражает: «Уверен, ты будешь очень хорошим учителем».

Дуэль отца и Аркадия продолжается.

«Пойдёшь учиться на бухгалтера!» — приказывает отец.

«Решает глава дома, как строить в семье жизнь!»

Почему прошлая жизнь опять втягивает её в себя? Или так прощается с ней? Или так переливается в новую, чтобы что-то объяснить ей?

Завтрак в воскресный день. Отец — в вышитой сорочке. Мама, в разлетающемся светлом платье, выкладывает из большой сковороды на тарелки кукурузные оладьи, говорит:

— Предлагаю поехать в город. Детей покатаем на карусели и Чёртовом колесе, сходим в театр. Я слышала, идёт очень хороший спектакль — «Алиса в Стране чудес». Пообедаем у моих родителей.

— Мне нужны коробки с яблоками сегодня вечером, завтра они уедут в Москву, — с полным ртом говорит отец. — Ещё с ними надо отправить копчёных кур, я обещал.

— Шесть часов, не меньше, возьмёт коптёжка и упаковка, а нам нужна передышка, мы с Юшей устали!

— Посчитай, сколько мы потеряем денег! Гришаня уезжает на рассвете. К ночи должен докатить до границы, его кореш дежурит завтра с ночи!

Мама уходит на кухню.

Аркадий смотрит перед собой, не видя. Она тоже словно застыла. Ощущает то место на руке, которое он поцеловал, и губы — к ним под «горько» на свадьбе он прижался своими. Два очага связи с ним телесной. А когда произносились красивые тосты и отец наказывал уважать главу семьи и трудиться для семьи в поте лица, от Аркадия, сидевшего слева, волнами шли строчки:

…Первый признак — странное веселье,
Словно ты пила хмельное зелье.
А потом печаль, печаль такая,
Что нельзя вздохнуть изнемогая…

Над ними раскинул руки Давид Мироныч, собирая их в одно целое.