Следующая остановка - жизнь

Они довезли маму до Москвы. И довели до квартиры, и уложили спать в гостиной. И мама улыбалась, глядя на Юлю с цветастой подушки.

— Я буду жить?! — не то спросила, не то сказала мама, засыпая.

— Ты будешь жить! — едва слышно подтвердила Юля.

В эту ночь Юля не могла уснуть.

Она слышала: операции на сердце опасны, прямо на столе человек может умереть.

— Спи, Юленька, утро вечера мудренее, найдём врача, — раздался в ночи бессонный голос Аркадия.

Она спросила:

— Мама будет жить? Скажи.

— Мы с тобой сделаем всё, чтобы она жила. У меня нет знакомых хирургов, но у Игоря, кажется, есть. Спи, Юленька, тебе нужно много сил. На двоих. — Аркадий обнял её.

В его тепле она уснула, и снилось ей поле со спелой пшеницей. Ветер клонил тяжёлые, налитые колосья то в одну, то в другую сторону, и менялся цвет поля — от золотистого до густо-тёмного.

Когда она проснулась, Аркадия дома не было, лежала записка — «Позвоню, как только найду врача. На работу сегодня не ходи, побудь с мамой!»

И вот они с мамой пьют чай. Мама бледна и задыхается, но всё равно чудо случилось — она не лежит умирая, а сидит перед ней и пьёт чай.

— Юша, когда ты была маленькая, ты вот так же склоняла голову чуть набок, как сейчас, когда хотела что-то спросить. Что ты хочешь спросить?

— Я хочу спросить, как прошло твоё детство? Ты никогда не рассказывала.

— Я родилась в 1953 году. Отец занимал высокий пост, и мы жили хорошо. У нас было три больших комнаты, пианино, каждое лето курорт. Родители много работали, и после уроков со мной сидела бабушка, мамина мама. Учила меня музыке и поведению в обществе, водила на фигурное катание. — Мама говорит медленно, с трудом переводит дыхание, но, когда Юля спрашивает «Может, тебе тяжело говорить…», просит: — Пожалуйста, потерпи, я… в час… по чайной ложке.

Юля кивает, пусть мама еле ворочает языком, но она говорит, и она улыбается!

— Бабушка закончила Тимирязевскую академию в Москве. Когда вышла замуж, переехала с мужем в Кишинёв. Работать по специальности не смогла. Но у них с дедом была дача, и в своём саду, на своём огороде бабушка учила меня любить землю, понимать деревья и овощи, цветы и орехи. Я ждала лета, хотела скорее к ним, хотя и в городе моя жизнь была интересная — я много читала, занималась в четырёх кружках. — Мама помолчала, собираясь с силами, подышала и продолжала так же медленно: — Не могу сказать, что родители одаривали меня теплом и любовью — они почти не бывали дома, а когда бывали, на меня мало обращали внимания и постоянно ссорились. Кричали на весь дом, я удивляюсь, почему не прибегали соседи. Наглядевшись на их скандалы, я дала себе слово — всё терпеть, но скандалов не допускать.

— Поэтому ты и заболела: все обиды, все раздражения складывала в своё сердце! А их набралось много.

— Наверное, это так, — улыбнулась мама. — Но, я думаю, нет семьи, в которой не возникают обиды, непонимания и раздражения.

Зазвонил телефон.

— Юленька, доброе утро. — Аркадий словно долго бежал, говорил возбуждённо и быстро. — У Игоря хирурга не оказалось, но здесь Генри, и он предлагает… впрочем, он сам тебе скажет, что предлагает.

— Юлия, здравствуй! Я много думал о тебе. Аркадий сказал, мама тяжело больна. Случай. Совпадение. Бывает раз в сто лет. В посольстве заболел сотрудник, везти его в Америку было нельзя, из Америки доставили аппаратуру в одну из клиник, прилетел хирург, сделал операцию. Совпадение. Хочешь, я поговорю?

— Хочу. Спасибо, Генри. Очень хочу. А платить надо будет много?

— Я не знаю. Я должен поговорить. Подожди минуту, Аркадий хочет что-то сказать.

— Юленька, о деньгах не думай.

Операцию назначили на завтра — американский хирург спешил вернуться в Америку. Приказал немедленно привезти маму, чтобы сделать анализы и подготовить к операции.

Аркадий примчался за мамой. Сказал, что оперировать её хирург будет в той же клинике, что и американца, ассистировать ему будут русские врачи.

Ночь Юля почти не спала. Рано утром они с Аркадием уже сидели в закутке холла перед операционной.

— Ты иди, — попросила Юля мужа. — У тебя дела, ты сам сказал: операция продлится не меньше пяти часов: Со мной Толстой, я буду читать. Не волнуйся.

— Тебе вредно сидеть пять часов на одном месте.

— А что я делаю в бухгалтерии? Сижу не пять, а восемь, ровно восемь.

— Это очень плохо, это мы изменим. Давай так договоримся, я съезжу по делам, а потом приеду за тобой и свезу тебя пообедать.

— Я не хочу.

— Сейчас не хочешь, но нужно кормить ребёнка. Жди меня. Постараюсь поскорее!

Юля открыла книгу.

«Войну и мир» она знала чуть не наизусть. Давид Мироныч многие куски читал сам — своим тонким, так и не сломавшимся во взрослость голосом, и она запомнила его интонации, его акценты. И, едва сейчас открылась страница сцены Пьера и Каратаева, этот голос зазвучал: «Червь капусту гложет, а сам первее её погибает».