Следующий год в Гаване

Три женщины суетятся по кухне – Анна Родригес, еще одна женщина, очень похожая на Луиса, и третья, официантка, которую я уже видела. У официантки темные волосы, собранные в тугой пучок, из которого выбились отдельные пряди, движения ее невероятно быстры, а выражение лица очень сосредоточенное.

Я опускаю голову, когда она замечает мое появление. Она смотрит на мои сандалии, которые стоят больше, чем заработок среднего кубинца за год. Когда я собирала вещи для этой поездки, то намеренно выбрала наименее броские, предпочитая комфорт и простоту высокой моде. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. Мы обе понимаем друг друга без слов, я вижу осуждение в ее взгляде, отчего мне становится стыдно.

Она проносится мимо меня, держа в руке тарелку с тостонес, аромат соленых жареных бананов заполняет крошечное пространство. Пожилая женщина – должно быть, мать Луиса – смотрит на меня так, словно я пришелец с другой планеты, а потом хватает тарелку с едой и выходит из тесной кухни.

Анна поворачивается с улыбкой на лице и ложкой в руке.

– Ты хорошо спала? – спрашивает она меня.

– Да, очень, спасибо.

– Это замечательно. Ты голодна?

– Немного, но я могу подождать. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Я знаю кое-что о кубинской гордости, и все же я чувствую себя здесь чужаком, лишним бременем для семьи, на долю которой выпало немало трудностей.

Анна машет мне рукой и указывает на крошечный столик, задвинутый в угол.

– Садись, садись. Ты поешь, и мы поболтаем, пока я закончу готовить. У нас остался только один столик, и на сегодня мы закончим.

– Сколько гостей вы обслуживаете за день?

– Раз на раз не приходится. Между обедом и ужином где-то около сотни.

Выражение моего лица, похоже, выдало мое изумление. Она рассмеялась.

– Со временем к этому привыкаешь.

– Как давно у вас ресторан?

В ее глазах мелькает огонек.

– Официально? Лет двадцать или около того. Неофициально, возможно, чуть дольше. Луис готовил здесь, когда учился в университете, и до сих пор он иногда это делает.

Она зачерпывает пригоршню бобов и риса, кладет их в белую миску с цветочной каймой и ставит передо мной на стол, где уже лежат салфетка и столовые приборы. Следом за этим я получаю стакан гуарапо[6], сделав глоток этого сладкого напитка, я ощущаю, как сахар обволакивает мое горло.

Анна жестом указывает на тарелку.

– Ешь. А после ты сможешь отведать немного свинины и бананов.

– Спасибо.

Бобы уже загустели, я чувствую вкус привычной для меня пищи. Между бобами, приготовленными Анной, и теми, на которых я выросла в Майами, есть еле уловимое различие, но в сущности они одинаковы.

– Это просто потрясающе.

Она сияет.

– Спасибо.

Пока я ем, Анна на несколько минут отворачивается к кухонному столу, прежде чем снова повернуться ко мне лицом.

– Из переписки с Беатрис я немного в курсе ситуации. Думаю, твой визит вызван не только желанием увидеть Кубу или написать статью.

– Так и есть. Моя бабушка оставила мне письмо, в котором изложила свое последнее желание. Ее адвокат передал мне его, когда было зачитано завещание. Она хотела, чтобы ее кремировали, а прах развеяли на Кубе.

Похоже, эта новость не сильно удивила Анну, отчего я начинаю догадываться, что она уже не в первый раз слышит об этой просьбе моей бабушки. Изабель перед своей смертью попросила, чтобы ее похоронили в Соединенных Штатах рядом с ее американским мужем, который умер на год раньше. Я думала, что моя бабушка захочет того же – быть похороненной рядом с дедушкой на кладбище в Майами. Но мы с ней никогда не обсуждали этот вопрос.

Я всегда считала, что у нас впереди еще много времени, которое мы проведем вместе. Удар случился неожиданно, она скончалась в ту же ночь. Если нас и могло что-то утешить, то только осознание того, что, по словам ее врача, бабушка умерла без страданий.

– И она выбрала тебя для этого, – сказала Анна. – Ты всегда была ее любимицей.

– Она вам когда-нибудь говорила почему?

Мне хотелось узнать о той стороне моей бабушки, о которой никто другой мне не расскажет.

Анна улыбнулась.

– Да, говорила.

Я жду, пока она дрожащими пальцами чистит и режет банан.

– Лючия – папина дочка, она уверена в себе, очень решительная и целеустремленная. Она постоянно подгоняет сама себя; для нее успех заключается в том, чтобы попробовать все.

Не могу не согласиться с таким описанием моей сестры. Я люблю Лючию, но она всегда шла своим собственным путем, решив пробиться в жизни самостоятельно, несмотря на возможности нашей семьи. Ее мир – это ее лошади и ее друзья, ее мир отдален от нашего. Она появляется на крупных семейных мероприятиях, я всегда могу ей позвонить, но мы никогда не были с ней близки, несмотря на то что между нами всего лишь два года разницы.

– А Даниэла…

– Вечные неприятности, – заканчиваю я с улыбкой и без тени осуждения. Даниэла – моя любимая сестра, самая старшая, самая предприимчивая. Из нас троих она наиболее близка с мамой, возможно, потому что Даниэла первенец. Насколько я знаю, она никогда не пасовала перед трудностями.

Анна смеется.

– Да, я что-то подобное о ней слышала.

И еще есть я.