Следующий год в Гаване

Меня переполняет глубочайший стыд, когда я думаю о том, что на протяжении всей жизни я относилась к еде как к должному, и для меня было естественным обедать в ресторанах, отмеченных звездами Мишлен.

– Некоторые богатые семьи нанимают специального человека, который добывает им еду, – объясняет Луис. – И раньше кубинцы не могли купить некоторые вещи, если у них не было туристической валюты.

– Ты имеешь в виду кубинское конвертируемое песо?

Он кивает.

– Теперь ты понимаешь, почему так важно, чтобы работали частные рестораны и гостиницы, организованные в жилых домах? Ситуация в стране постепенно меняется, и сейчас кубинцам стали доступны товары, которые раньше не продавались за обычное песо, но они такие дорогие, что мало кто может себе их позволить. В нашем ресторане мы предлагаем гостям блюда из говядины в то время, как некоторые кубинцы говядину за всю свою жизнь ни разу не пробовали. Снабжение продуктами питания – это большая головная боль, учитывая, что подавляющее большинство продуктов нам приходится импортировать.

– Куда люди идут за покупками, когда государственных запасов не хватает?

– На черный рынок.

– Если человека поймают – каково будет наказание?

– Это зависит от масштабов вовлечения в черный рынок, но не исключено, что пойманный будет приговорен к более чем пятнадцати годам тюремного заключения. На Кубе за убийство коровы можно получить более суровое наказание, чем за убийство человека.

– Иисус…

– …уже очень давно не навещал Кубу, – подхватывает Луис.

Между нами воцаряется молчание.

Я просто не знаю, что сказать. Жизнь, которую он описывает, очень непохожа на мою собственную, и я чувствую себя неловко рядом с ним. Мне кажется, что все, что я сейчас скажу, прозвучит легкомысленно и поверхностно.

Я провела очень много времени, слушая рассказы моей бабушки и ее сестер о революции, но я так и не смогла понять, насколько плохо обстоят дела у тех, кто остался на Кубе. Мою семью волновало только, как революция повлияла на нашу жизнь, и мы почти не думали о том, как сейчас обстоят дела на родине.

Из рассказов Луиса следует, что на Кубе правят страх и продовольственный паек. Я же представляла себе Кубу иначе, но чем дольше я гуляю по улицам Гаваны, тем яснее вижу, насколько мои представления были далеки от реальности. Я приехала сюда в надежде узнать больше о своих корнях, но теперь я чувствую себя совсем потерянной.

Мы идем в сторону площади, которая, по словам Луиса, называется ла Рампа. Толпы людей стоят вокруг с включенными телефонами, их взгляды прикованы к экранам мобильников.

– Зона Wi-Fi, – объясняет Луис. – Одна из немногих в городе.

Мы проходим мимо кинотеатра и здания, в котором раньше находился отель «Хилтон» – после революции Фидель Кастро разместил там свою штаб-квартиру.

– Теперь тебе понятно, как живут здесь обычные кубинцы, – говорит Луис. – Старая Гавана – это прекрасно, но она ориентирована на туристов. А здесь совсем другая атмосфера.

Луис указывает на «Коппелию» – кафе-мороженое, ставшее знаменитым после революции благодаря Фиделю.

– Здесь всегда толпы людей, – произносит он, когда я комментирую размер очереди. – Кубинцам лучше других удается создавать очереди. Очередь за хлебом, очередь за бобами…

В его голосе звучит смех. Наверное, юмор – это единственное спасение при такой жизни.

– Ты, наверное, не умеешь долго ждать, – добавляет он, и я не могу понять, что именно он имеет в виду – мою жизнь в целом или мою семью в частности.

Как бы то ни было, он не ошибся в своем предположении. С тех пор как моя семья покинула Кубу, уровень ее жизни почти не изменился. Из-за Кастро моему прадеду пришлось пережить временные трудности, но он довольно быстро восстановил свою империю.

Какой была бы наша жизнь, если бы мы остались? Неужели я точно так же стояла бы здесь, на тротуаре, в очереди за едой? Была ли у моей семьи вообще возможность остаться, учитывая, что люди вроде нас воспринимались режимом Кастро как враги?

– Ты когда-нибудь задумывался о том, как могла бы сложиться твоя жизнь, если бы твоя семья уехала? – спрашиваю я Луиса.

– Когда я был моложе, то думал об этом часто. Сейчас уже намного реже. А какой в этом смысл? Я не стал бы тем, кем стал, если бы рос не здесь, не в это время и не в этом месте.

Несмотря на то что когда-то семьи наши были похожи, как бы я ни старалась сейчас найти что-то общее, пропасть, разделяющая нас, очевидна.

Я считаю себя кубинкой, но осознаю, что это не так. Я не могу понять, где я нахожусь. Я ожидала встречи с Кубой молодости моих бабушки и дедушки, но сейчас вижу, что я мечтала о встрече со страной, которой больше не существует.

Должно быть, всех мечтателей объединяет одно – мы не теряем надежду увидеть Кубу такой, какой ее видели наши бабушки и дедушки. Но этому не суждено случиться. Мы никогда не сможем к ней прикоснуться, и ее образ навсегда останется жив только в нашей памяти.

Мы – изгнанники. Нам остается только хранить память о потерянной и почти забытой Кубе.

Глава 11