Следующий! Откровения терапевта о больных и не очень пациентах

Что дальше?

Если посадить несколько терапевтов в одну комнату, то не придется долго ждать, прежде чем они начнут жаловаться друг другу на свою работу. Меня это неизменно удивляет, ведь дела сейчас обстоят неплохо. Нам хорошо платят, у нас нормальный график и интересная работа, которая приносит чувство удовлетворения. И тем не менее терапевты ноют по любому поводу. Как-то раз при мне двое врачей-партнеров громко сетовали на то, что за предыдущий год им придется заплатить повышенный налог. Я не мог не заметить вслух, что, раз уж они получают по сто двадцать тысяч фунтов в год, вряд ли им стоит рассчитывать на чужое сочувствие из-за чуть больших налогов.

Некоторые пожилые пациенты с тоской вспоминают времена, когда семейные врачи работали круглосуточно и в любой момент были готовы выехать на неотложный вызов. Мой дядя был одним из их числа. Он мог уйти с праздничного ужина, чтобы принять роды, вернуться домой в пять утра, а затем в восемь утра приступить к приему пациентов, выстроившихся в огромную очередь у его двери. Было нечто прекрасное и трогательное в той эпохе преданных своему делу семейных врачей. Мою тетю до сих пор останавливают на улице, чтобы сказать, каким замечательным врачом был ее муж. Дядя фактически жил работой и редко проводил время в кругу семьи. Его дети росли, практически не видя отца, а после выхода на пенсию он скоропостижно скончался. Я бы не хотел так жить. Врачи моего поколения гораздо лучше умеют соблюдать баланс между профессиональной и личной жизнью.

Мне жаль, что моим пациентам придется обращаться к незнакомому терапевту, если им вдруг понадобится врачебная помощь в воскресенье вечером или когда я в отпуске, но у меня тоже есть своя жизнь.

В целом я рассматриваю будущее общей практики исключительно в позитивном свете. Всегда будут гулять страшилки о том, что крупные сетевые супермаркеты организуют у себя врачебные кабинеты и станут массово нанимать врачей из Восточной Европы, которые отнимут наши рабочие места. Мне такое развитие событий кажется маловероятным. Да, пациенты не прочь пожаловаться на то, что часами не могут дозвониться врачу или слишком долго дожидаются приема, но большинство из них любят и ценят своих терапевтов. Мой опыт свидетельствует, что пациенты в основном относятся к нам лояльно. Не уверен, что все они ринутся в супермаркеты, если там начнут принимать терапевты. Некоторым, возможно, понравится совмещать поход за покупками с визитом к врачу, особенно если кабинет при супермаркете будет работать двадцать четыре часа в сутки, но большинство пациентов предпочитают иметь дело со знакомым врачом. И кстати, хотя на общей практике можно хорошенько подзаработать, нельзя забывать о бюрократии и бумажной волоките: не уверен, что сетевые супермаркеты станут с этим возиться. Возможно, когда-нибудь мне и придется взять свои слова назад, но пока что я уверен: в ближайшем будущем мы работы не лишимся.

Честь быть врачом

Поначалу общение с Тариком было утомительным. Я с трудом понимал его английский, да и не замечал у него проблем со здоровьем. Консультации казались мне несколько бессистемными, к тому же он никогда не торопился уходить. «Еще десять минут, потраченных впустую», – думал я, когда он наконец покидал мой кабинет.

Однако постепенно я начал узнавать, что он за человек. Тарику было около двадцати пяти; у себя на родине, в Судане, он развернул политическую деятельность, за что его арестовали и подвергли пыткам.

Он прибыл в Великобританию, спрятавшись в грузовике, и теперь добивался получения политического убежища. Он обитал в ночлежке для бездомных вместе с алкоголиками и героиновыми наркоманами и большую часть свободного времени бесцельно бродил по городу.

Он был одним из тех людей, мимо которых я прохожу каждый день, даже не замечая их, но за его понурым выражением лица скрывались живой ум и отчаянное желание работать, учиться, чего-то достичь в жизни. Увы, статус беженца не предоставлял такой возможности.

Придя в третий или четвертый раз, Тарик признался, что за всю неделю ни с кем, кроме меня, не разговаривал. Не будь я терапевтом, не поверил бы, что в многонациональном Лондоне можно провести целую неделю, ни с кем не заговорив.

Большинство людей по возможности избегают визитов к врачу, но для Тарика я был единственной связью с внешним миром. Только со мной он мог поделиться чувствами или просто обсудить погоду. В промежутках между нашими консультациями я общался с сотнями людей. С коллегами, с друзьями, с родными и даже с немногословными ребятами, с которыми мы вместе играем в футбол. Тарик же не говорил ни с кем. Это, должно быть, тоже стало своего рода пыткой для умного и общительного человека.