Следы ангела

Ей лет 17 было, ага, только школу закончила, из Власеново, кажется, сирота, у тетки росла. Время пришло в город ехать, учиться, так вот она и пришла спросить – ехать ей, или не ехать? Потому что у тетки той окрамя ее тоже никого не было, а если хворать старая вздумает? Вроде как за ней ухаживать-то некому. Но тетка сама девку гнала – езжай в город, в люди выходи, нечего тут подле меня околачиваться.

Ну, отец Никодим, видать сжалился над ней, или увидал чего страшного: «В город поедешь ты, на учителя рисования хочешь поступать, знаю я, знаю». Ну, еще бы не знал, не такое угадывал. И дальше говорит: «Вот, поедешь ты, да не поступишь, и домой не вернешься, стыдно будет тетке показываться, пойдешь работать, да свяжешься с компанией плохой, пить начнешь, девственность потеряешь, а потом продавать себя начнешь – вынуждена будешь, денег-то не будет, с работы гнать начнут. Через год, правда, образумишься, снова пойдешь поступать, поступишь, но отказаться от прелестей греховных не сможешь, и погонят тебя с института, а ты к тому времени уж носить под грудью будешь, а кому нужна-то с детем да без образования? Тетка твоя к тому времени прикажет жить. Ты бы и вернулась в дом, но опять же – как в глаза соседям смотреть? Поведет тебя дорожка дальше по наклонной. Продолжать?» – И отец Никодим перекрестился.

А девочка-то уж вся в слезах, а до чего красивая она была, вот, прям, как по телевизору-то кажут актрис – нисколько не уступает. Ревет, сказать ничего не может, только головой кивает, продолжай, батюшка, продолжай.

«Ребенка родишь, мальчика, в детдом сдашь, а сама снова за старое. Мужчину встретишь, сначала хороший покажется, потом бить тебя начнет, склонять на всякие мерзости. Будешь с ним воровать ходить, людей привлекать красотой своей, заводить в темные места, а там уж… Страшная судьба тебя ждет, проволока колючая перед тобой замаячит, да Бог тебя остепенит, не даст за последнюю черту переступить. Покаешься, воцерквишься, а потом узнаешь, что есть мастерская большая по иконописи, батюшка тебе даст рекомендацию, благо талант свой к рисованию растерять не успеешь, и вот начнешь иконы красивые писать, одно загляденье. Вот что ждет-то тебя, милая». Закончил отец Никодим и опять перекрестился: «Взял грех на душу свою во спасение чужой».

«Что же делать мне теперь?» – А слезы так и текут как из колонки водяной. «Что делать? Ты спрашиваешь? Иди сразу в мастерскую иконы пиши, и каяться не о чем будет, и уважение, и людям польза и Богу радость, а письмо рекомендательное я тебе дам».

Девчонка-то так и сделала, помню, тетка ее часто в храм наш приезжала, молилась на коленях, да батюшки к тому времени уж не было. Намедни вот только девчонка-то та приезжала в деревню, она заслуженная уж художница, икону свою привезла в дар, ох и красивая икона – на ней фарисей Никодим, один из учеников Христа, миром тело Господа умащивает, теперь эта икона как из трапезной-то в храм заходишь – по леву руку стоит, глаз радует. И сын-то у мастерицы в художники пошел, а муж – батюшка у нее, в городе служит. Вот, значит, как судьбу-то она обманула, а если бы ей тогда весь путь ее не разложили, то сколько бы времени она потеряла – ох, а жизнь, она и так короткая, никогда бы себе не простила этого. Вот, значит, и не грех будто был у отца Никодима, когда он ее душу-то спас, предсказывая. Да ведь и тебя он предсказал мамке-то твоей. Дааа…

– Как, деда, меня предсказал? – Бояров с внуком к этому времени уж и на холм поднялись, и сквозь забор пролезли, и уже по двору шли, до крыльца шагов пять оставалось, но Илья, кажется, не замечал ничего вокруг, он был где-то там, где творилась история про отца Никодима, а уж, когда дедушка сказал про предсказание, глаза внука вспыхнули пуще прежнего, в глубине их словно черные ласточки крыльями замахали. – Деда, ты правда это?

– Ну, а как же? Ты думаешь, я тебе заливаю тут? Все как есть, говорю, еще многое укрываю, да потом сам все узнаешь, не последний день видимся.

– Нет, ты сейчас расскажи, – начал капризничать мальчик, ну, ясное дело – устал.

Тут баба Аня из сеней выбежала, на мужа руками замахала.

– Ты где, старый черт, ходишь? Один, что ли? Вот и доверь тебе ребенка, зараза такая. Не емши, не пимши, ой, – встрепенулась бабушка, – у меня и чайник-то уж остыл. Все, кончай лясы точить, пойдемте ужинать, блинов, зря что ли напекла, на печи еще горячие.

– Вот как я с тобой живу! Как автомат: ды, ды ды… Ды, ды, ды, – передразнил Бояров жену, внук тихонько усмехнулся. – Ладно, иди, сейчас придем. Позови, как чай сготовится.

Бабка покорно ушла, а провинившиеся сели на низенькую скамеечку у крыльца. Бояров выдохнул густую струю пара.