Следы ангела

Задрожал зеленый. Пешеходы протоптали пыль пешеходного перехода и навалились на узкую московскую улочку. Навалились всем телом, да еще подпрыгнув, будто вступили на край узкого бревна, свисающего краями с пня, желая перевесить всю улицу с ее домами, машинами и магазинчиками на себя. Но улица даже не вздрогнула. Единственное изменение – с другого конца улицы выкатилась краснявая точка. Кто-то выкинул клубок старых ниток из арки? Точка стала расползаться в воздухе и превратилась в вязаную шапку. Под шапкой лицо, его пока не видно. Можно разобрать лишь седую бороду. Борода от ходьбы качалась, обметая воротник когда-то малинового пиджака. Теперь он походил на плащ, один рукав вытянулся, как у старой кофты, второй отсутствовал напрочь, пуговицы тоже вырваны, полы пиджака напоминали бахрому, к тому же в нескольких местах откусанную собаками. Погрыз кто-то и рубаху, свисающую поверх штанов серо-желтой плащаницей. Вместо штанов – и это подошедшие ближе горожане смогли разглядеть – блестели детские застиранные колготки, когда-то украшавшие московские дворовые турники, приспособленные под вешала. В районе ступней колготы разъехались. Об обуви – догадывались прохожие – эти распухшие почерневшие ноги даже не мечтали.

А ведь мелькнула на горизонте сначала такая яркая точка. И вот нате вам – нарисовался!

– Батюшки мои, и как он ходит, чай не май! – Подивилась прохожая, дама преклонных лет профессорского вида.

Местная дворничиха, ломающая у одного из магазинов костлявыми руками коробки, ответила даме:

– Конечно, не май, октябрь уж, а ему чего? Он и в мороз так ходит.

– Бомж? – спросила, не глядя на дворничиху, профессорша.

– Какой там?! Юродивый. – Да вы что?! – и дама зачем-то прижалась к стене ближайшего дома, оттуда уже как могла стала разглядывать это невероятное существо.

– Вот дает, – удивилась дворник, – Его уж давно все знают, Кипряшку-то.

Кипряшке, по чертам лица можно было дать лет сорок, но глаза выдавали старика. К тому же он так хитро на всех смотрел, с таким мудрым прищуром, что даже у самых пожилых встречных ему людей возникала оторопь – неужели так долго живут?!

Профессорша преклонных лет зависла на его созерцании – внезапно рука юродивого щипнула ее за живот. И звонкий голос быстро по-детски проговорил: «Гроб твой обит, за тобой стоит, за хлебом идешь, до пасхи сгниешь».

Дама плюхнулась на покоцаный первым снегом асфальт.

– Да что такое-то? Ты мне? – испуганно заговорила она? – Ты дурак, небось?

– Ага, дурак. Помрешь скоро, вот и делов-то, – бубнила дворничиха под нос, незаметно перекрестив и недавнюю собеседницу и дурачка.

Нарисовавшийся свернул к храму Апостола Иоанна в Богословском переулке. Там его уже встречала толпа людей, в толпе разглядывались телекамеры и фотоаппараты. Никто не двигался, все замолчали. Над переулком прогремел колокол.

Юродивый запрыгал на одной ноге, потом покружил вокруг толпы, расставив руки крыльями, и нырнул в ближайшую от паперти урну. Вскоре на крупном плане телевизионные операторы разглядели скомканную пластиковую бутылку газировки, на этикетке еще можно было разобрать слово «Лимонад» и название фабрики «АкваПродукт».

Бутылку юродивый поставил перед собой на асфальт, упал перед ней на колени и стал бить головой об асфальт. Мудрые глаза то и дело разбрызгивали по сторонам слезы. Вспышки камер как сорвавшиеся с цепи собаки запрыгали вокруг, зеваки заохали, еще раз ударил колокол.

Стоящий среди людей, но выделяющийся из толпы своей яркой розовой жилеткой журналист федерального канала отстучал на планшете сообщение выпускающему редактору: «Юродивый благодарит компанию, спасшую больного ребенка. Берем в эфир?»

10:00