Следы апостолов

Показания пана Бронивецкого наконец-то расставили все точки над «i» в этой на первый взгляд нелогичной и странной истории с убийствами старика Юркевского и Франца Куцего. Мотив преступлений был также ясен, что значительно упрощало проведение дальнейшего дознания и освобождало следователя от изрядного куска тяжелой, кропотливой работы, которая могла затянуть следствие на неопределенное время. Островский торжествовал, предвкушая отпуск и, главное, премию, которая наверняка будет одобрена майором Мироновым, умевшим не только критиковать и отчитывать подчиненных, но и поощрять их неоспоримые успехи на поприще криминалистики. Задержание прошло без осложнений, если не считать таковыми десятиминутный бег с препятствиями по огородам, во время которого Вадим успел потерять свою любимую зажигалку. «Ничего, — решил он, — зато теперь есть кому выставить счет». Преступник был доставлен в наручниках в управление и помещен в изолятор, где тут же выразил готовность сотрудничать со следствием, чтобы облегчить свою участь.

Однако что-то подсказывало Островскому, что на этом история не закончена. Он помнил о своем обещании относительно улик, которое ему пришлось дать под давлением обстоятельств. «Нужно ли ставить в известность об этом Миронова или же, понадеявшись на благоразумие Григория, выдать ему на сутки артефакты и успокоиться? — размышлял он, сидя в машине перед управлением. — Если бы не Гриша, кто знает, как все повернулось бы. Пусть с выгодой для себя, но ведь помог же».

Вадим взглянул на часы и тут вспомнил что в кабинете его дожидается пан Бронивецкий, судьбу которого надо было решать немедленно.

Что ж, оформим явку, и пусть идет, решил он, направляясь к себе. Следствию он помог, будем считать, добровольно, вреда никому не причинил, теперь знает, что надо не только на Господа надеяться, но и самому не плошать. Будет ему наука на всю жизнь. Завтра проведем очную ставку с убийцей, еще раз прогоним его по всем показаниям, сличим их с тем, что покажет задержанный и можно считать, основная часть мероприятий — выполнена. Дальше — одна писанина.

Когда он открыл дверь кабинета, Ежи сидел за столом и, уронив голову на руки, спал. Перед ним лежала раскрытая библия.

Островский осторожно приблизился к нему и заглянул через плечо. A gdy dopelni^ swojego swiadectwa, Bestia, ktora wychodzi z Czelusci, wyda im wojn^, zwyci^zy ich i zabije[14], и улыбнулся. Подзабыл польский, давненько не ездил. Может уговорить Альку на недельку мотнуться на Балтику? Там через недельку-другую самый сезон, покупаемся, позагораем и назад. Надеюсь, Витька мне голову не оторвет.

* * *

Вернувшись к себе в комнату, Алька завалилась на диван и, воткнув в уши наушники, отключилась от внешнего мира. Она была довольна собой. Судя по всему, слова, сказанные ею, произвели на родственника неизгладимое впечатление. Она с улыбкой вспомнила, как он бросился за ней, обещая все рассказать, если Алька даст ему ладанку на один день и даже не день, а только вечер. Это был миг триумфа, но она не знала, как этим триумфом воспользоваться. То, что Григорий не собирается говорить правду, ей было абсолютно ясно, а именно эту правду она и хотела знать.

— Алевтина, — донесся до нее сквозь музыку голос Серафимы Ивановны, — мне надо с тобой немедленно поговорить.

Алька скинула наушники и прислушалась. «Так, — подумала она, — а вот и бабуля со своей версией семейной саги. Наверно, она уже обнаружила пропажу и сейчас будет вставлять мне. Что ж, этого следовало ожидать».

— Мне кажется, — начала Серафима Ивановна, строго глядя на внучку, — что нам стоит поговорить об одной вещи.

— Если ты о ладанке, то это я ее взяла, — сразу призналась Алька, выдерживая бабкин взгляд.

— Не ожидала я от тебя. — Серафима Ивановна сокрушенно покачала головой. — Как ты могла так поступить?

— Может, выслушаешь сначала меня! — запальчиво воскликнула Алька. — Ты же знаешь, что я пишу портрет Григория. Он захотел, чтобы на портрете ладанка была у него на груди. Странная прихоть, но мне-то что за дело. Я хотела, чтобы было как лучше. Прости…

— Так это он тебя попросил? — перебила ее Серафима Ивановна.

— Нет, — мотнула головой Алька. — Он меня ни о чем не просил. Я сама взяла.

— Верни немедленно, а потом мы с тобой поговорим. Думаю, тебе пора узнать кое-что очень важное.

49

9 июня 1942 г. Несвиж

Утром в 6-00 Генрих включил радиоприемник, пробежался по шкале настройки и, остановив планку на городе Дели, записал на листик бумаги несколько колонок надиктованных для него цифр. Расшифровав и уничтожив послание с инструкциями, Генрих оделся и вышел во двор. Там он ополоснул лицо в бочке из-под дождевой воды, проделал несколько разминочных упражнений, после которых подошел к калитке, из-за которой доносились женские голоса и плач.

Из разговора болтающих у калитки старух стало известно, что час назад немцы взяли в заложники пятьдесят жителей города, из которых завтра на рассвете выборочно расстреляют каждого пятого.