Следы апостолов

— Не сомневайтесь, гауптштурмфюрер, — разведя руки в театральном жесте, прищурившись и склонив в бок голову, ответил Штольберг. Он исподлобья посмотрел на старшину и, перейдя на русский, продолжил свои вопросы. — А вы молодец, быстро взяли себя в руки, я всегда считал, что если человек обмочил себе штаны, то он морально деморализован и не склонен к вранью. Но вы пытаетесь меня обмануть. Впрочем, если бы вы не описались, я бы поверил вашим словам еще меньше. Вы меня понимаете?

— Не совсем, — вообще ничего не разобрав из слов Штоль-берга, ответил Тычко. Еще несколько минут назад, когда он понял, что проживет чуточку больше своих убитых товарищей, старшина начал подумывать о возможности вырваться из плена. Дотянуться до винтовки, нанести удар сначала одному немцу, потом другому — авось и пронесет?.. Но сейчас, поняв, в зубы каких волкодавов он угодил, был полностью подавлен и лишен любой возможности к активным действиям. Особенно нервировали галантный тон и вопросы этого гауптмана с интеллигентной мордой. Тычко абсолютно не понимал, куда тот клонит, но то, что он не поверил его словам, было ясно как божий день.

— Вы плохо понимаете мою русскую речь или то, что я сказал? — поинтересовался Эрих.

— То, что вы сказали, — ответил Тычко.

— Вы никакой не поляк, — объяснил Штольберг, — будь вы им, то данной ситуации говорили бы на польском языке, потому что вы слабый человек — пятно на ваших галифе яркое тому свидетельство, а у вас даже нет польского акцента. Будь вы человеком сильным… Ладно, у меня нет времени преподавать вам психоанализ. Вы можете назваться хоть Германом Герингом, это ничего не меняет. Сейчас вы напишете бумагу о сотрудничестве с абвером. Я принесу из машины бумагу и ручку, и мы продолжим. Надеюсь, вы не будете совершать глупостей? Антон кивнул: из ситуации, в которую он попал, другого выхода, похоже, не было, разве — пустить себе пулю в лоб после того, как немцы уедут.

— Гетлинг, что в таких случаях пишут твои полицаи? — подойдя к машине, спросил товарища Эрих.

— Да пусть что хочет, пишет, — отмахнулся Лотар, осматривая повреждения на «Опеле», — придумайте сами что-нибудь. Главное пусть подпись и число поставит.

— Подписи и числа маловато будет, — на миг задумался Штольберг. Через секунду в голове у гауптштурмфюрера возникла идея. Он взял из машины фотоаппарат, и попросил Гетлинга, когда он закончит разбираться с авто, подойти к месту допроса. Лотар утвердительно кивнул, и что-то пробормотал себе под нос, мол, стоит поторапливаться.

— Пиши, — приказал Штольберг, протягивая Тычко положенный на папку из гладкой кожи лист бумаги и ручку, — я, Адам, как тебя там дальше… Ковальчик… даю согласие на сотрудничество с немецкой контрразведкой… число… подпись. Молодец, хорошо написал, — пробежав глазами по тексту, похвалил пленника Эрих. Он сложил бумагу вчетверо и спрятал себе в карман. — Гауптштурмфюрер, будьте любезны подойти на минуту, — позвал товарища Штольберг и развязал Антону ноги. — А теперь, дружеское фото на память!

Гетлинг, которому ничего не нужно было объяснять, подвел Тычко к убитым партизанам, заставил его поставить ногу на голову одного из из них, по-братски обнял старшину и расплылся в улыбке перед объективом. — Эй, партизан, лехельн[8], — Гетлинг толкнул Тычко в бок и жестом, растянув пальцами губы на своем лице, призвал его улыбнуться. Антон скривился в тоскливой гримасе.

— Так, теперь еще один ракурс, — Эрих привалил труп убитого мужика к сосне. Разрядил пистолет Гетлинга, вложил его в руку Тычко, и, зайдя сзади, попросил его попозировать над трупом, имитируя расстрел. Антон навел пистолет на своего убитого товарища.

— Эй, не туда целишь, — послышался сзади совет Штоль-берга, — выше бери. В голову. Так, еще разок, нох айн маль, — защелкал затвором камеры Штольберг, — гут, хорошо! Эрих забрал у Тычко питолет, вставил в него обойму и вер-нул Гетлингу.

— Вы уверены, что действительно, все хорошо. Фотографии выйдут? А то мне кажется, что света маловато, — засомневался Гетлинг. — Ладно, заканчивайте, я вам больше не нужен. С машиной все в порядке, если не считать двух выбитых боковых стекол и незначительных царапин на кузове.

— Не волнуйтесь, — убедительно ответил Эрих. — Лейка — самый лучший в мире фотоаппарат. Да и я фотограф хоть куда.

«А вот это уже полный конец», — обреченно понурив голову, осознал все старшина.

— Да-да, — будто читая его мысли, подтвердил Штольберг, — я надеюсь вы понимаете, что теперь, если что-нибудь пойдет не так, то вот это «дружеское» и «расстрельное» фото будет висеть на всех заборах Несвижа. Долго ли вы сами после этого будете в неповешенном состоянии? Я правильно выразился?

— Смысл ясен, — поняв, что теперь ему уже точно не отвертеться, согласился с доводами Антон. Что вас интересует?

— Аллее. Все интересует, — развел руками Штольберг, — и давайте поторопитесь, у нас не так много времени. Кайтесь.

— Слушайте…