Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни

Хотя некоторые пенаны до сих пор ведут традиционный образ жизни охотников и собирателей, Буджанг успел привыкнуть к европейскому комфорту, оцинкованным крышам и дробовикам. И тем не менее он продолжает упорно бороться с вырубками (и отказываться от крупных взяток) по причинам как практического, так и культурного рода: почти всю свою пищу пенаны по-прежнему добывают в джунглях. Два дня, проведенных в походе, мы питались дикими бородатыми свиньями, мышиными оленями, рыбой, мелкими птицами, папоротником, местным рисом, зеленым перцем чили и огурцами, – все это было поймано и найдено в радиусе трех миль от нас. На птиц охотились с помощью духовой трубки, из которой Буджанг стрелял со снайперской точностью, попадая в прятавшихся в кронах деревьев птиц-носорогов с расстояния до двухсот футов. Также он умел вырезать чаши из железного дерева, плести корзины из ротанга и строить бамбуковые укрытия, которые немного возвышались над землей и поэтому в них было сухо в любую погоду. Во время похода Буд-жанг и его сыновья показывали мне, каких насекомых можно есть, какими листьями можно обеззаразить рану, какие растения могут вылечить головную боль, и из каких гигантских папоротников можно сделать импровизированный зонтик. «Дождевой червь может голодать, мышиный олень – заблудиться в лесу, но нам, пенанам, это не грозит никогда», – любят повторять пенаны.

Когда дети из племени пенан вырастают своим родителям по пояс, они традиционно отправляются в долгое путешествие по джунглям, чтобы изучить свою землю. Всего одно поколение назад родители забирали своих детей из школы на недели и даже месяцы, чтобы они познали историю своего народа и приобрели необходимые для жизни в джунглях навыки. Но в последние годы дети настолько сильно перегружены в школе, что им некогда запоминать, сохранять и передавать знания своих предков. Беседуя с Буджангом, я пришел к выводу, что самую большую опасность для их культуры представляют не сами лесозаготовительные компании (с которыми можно бороться, перекрывая и дороги, и деревья), а образ жизни и взгляды лесорубов.

Буджанг однажды поделился своими опасениями относительно этой культурной эрозии, пока мы сидели за обеденным столом и ели короткие почерневшие бананы. Его сыновья играли на полу со своими домашними животными – неугомонным детенышем макаки и ленивым лупоглазым панголином. Буджанг сказал, что хотя его сыновья стали неплохими охотниками, у них так и не выработалось безошибочное чувство направления, которое позволяло ему идти много миль по густым, непроходимым зарослям и не сбиваться с пути – этот навык появляется только у тех, кто постоянно живет в джунглях. Он переживал, что его внуки и правнуки будут знать еще меньше и потому попадут в еще большую зависимость от государства.

Мы, жители индустриально-развитых стран, привыкли считать, что все охотники и собиратели по умолчанию хотят «перейти» к оседлому образу жизни, начать заниматься сельским хозяйством и интегрироваться в систему глобального капитализма, но, как показывает пример Буджанга и многих других представителей коренных народов, далеко не все человечество мечтает жить в так называемом современном мире. Некоторые племена охотников-собирателей, скажем, шайены, предпочли отказаться от оседлой жизни и вернулись к охоте и собирательству. Многие другие, как тот же Буджанг и члены его семьи, приняли лишь отдельные элементы западного образа жизни: на диких свиней они охотятся с дробовиком, а на птиц – с духовыми трубками. Пути развития человечества постоянно разбегаются в разные стороны. Далеко не все дороги должны вести на Таймс-Сквер.

Однако, как я узнал от Буджанга, тропа современного потребительского капитализма – с его бесконечными (и бесконечно продвигаемыми) удобствами, чудесной медициной и волшебными технологиями, – как магнитом притягивает к себе представителей коренных народов. С приходом западного капитализма жизнь охотников-собирателей быстро становится невыносимой – их земли сокращаются, государственное вмешательство усиливается, традиции разрушаются, знания исчезают, а ассимиляция ускоряется. В таких условиях переход к оседлому западному образу жизни является ничем иным, как выбором пути наименьшего сопротивления.

Когда коренная община принимает ценности доминирующей культуры, неважно, под угрозой физического насилия, добровольно или из страха «навсегда отстать» (угроза, которой часто злоупотребляет правительство Малайзии), неизбежно разрываются все нити, что связывают эту общину в единое целое: язык, знания, религиозные практики, связь с малой родиной, семейные отношения и ценности. По сути, проблема, стоящая перед коренными общинами, является сугубо мнемонической; культура, долго хранившаяся в коллективной памяти и закодированная в их землях, постепенно просто забывается.