Но следует ли при этом вольно или невольно признавать, что мы все являемся в каком-то смысле колонией англосаксонской метрополии? Почему мы «финансовый долларовый придаток Запада» и «сидим на долларовой игле»? Потому что доллар — это то же, что и язык в этой финансовой сфере, для нас он сдерживающий фактор. Сырье — это ключевой элемент в политической ситуации. Когда Россия стала поставщиком сырья не только для Запада, но еще и для Китая, то с большим интересом обнаружила, что, начиная с определенного уровня китайцам значительно проще говорить по-английски и что они точно знают именно английский, а не русский, и знают его хорошо. Так что язык — это прежде всего вопрос сферы деятельности, и когда человечество сменит сферу деятельности, то, может быть, начнет лидировать другой язык. Например, на заре развития машиностроения и инженерии главным был немецкий, как сейчас английский.
Вернемся в глубокую историю, во времена языческой Римской империи и времена христианской Византии, где латинский и греческий играли такую же роль, как в современном мире английский язык. Есть совершенно четкая взаимосвязь: сначала возникает империя, в этой империи — культура, а культура, в свою очередь, зарождается на основе языка. Первым таким языком был арамейский, потом греческий, затем латынь, которая держалась очень долго. Многие страны Европы говорили на латыни до XIX века. А вот французский, английский, итальянский, испанский — это поздние латинские языки, наречия латыни. Английский язык просто «напичкан» латинскими словами. В XVII веке, к примеру, это был просто латинский язык с английскими предлогами и союзами.
Язык формирует уже не имперскую страну, он формирует цивилизацию и пространство смыслов. Империя без этого пространства смыслов не живет, она погибает.
Сейчас мы, русские, находимся в очень опасной стадии: мы начинаем терять свои смыслы, переходя на английский. Здесь есть важный момент: русский язык всегда охотно черпал слова из всех языков мира, это наша, можно сказать, фишка, ноу-хау. Наш язык напичкан словами из китайского, немецкого, французского, греческого, то есть все языки мы берем и пользуемся ими без всяких комплексов, как, например, у греков, у французов. У них «аллергия» на чужие слова, комплекс древних народов. Например, возьмем слово «танк», которое можно встретить во многих языках. У греков же это «арма махис» — военная колесница. У нас этих комплексов нет, поэтому мы добились фантастических успехов в технике — мы сразу берем слово и пользуемся, но всегда сохраняем наш русский язык как язык смыслов, вот это важно. Когда мы потеряем русский как язык смыслов, а не как язык технологий, то тогда станем каким угодно придатком — не только финансовым, но и сырьевым. Тогда мы перестанем быть. Возможно, станем колонией.
В российской истории уже были прецеденты: достаточно вспомнить об использовании знатью польского языка в эпоху позднего Московского царства, о доминировании французского языка, как главного иностранного у дворянского сословия. Это не означало подчиненность, но, как ни странно, было предвестием вражеского нашествия. Преобладание немецкого языка вторым номером после французского к началу ХХ века оказалось предвестием двух войн. Так что преимущественное знание английского сейчас может быть сигналом большой опасности. Это реальный риск, потому что все языки, упомянутые выше, — это мировые языки, а следовательно, языки мировых империй.
И если говорить об империи и языке, то нужно также упомянуть письменность. Например, переход восточно-европейских, восточно-христианских стран, в том числе насильственный перевод некоторых народов на латиницу, — вот это гораздо более серьезная тема, чем знание вторых и третьих языков. Черногория сейчас уже сильно отличается от Сербии, как страна с латинским письмом от страны с кириллическим. Румыния, созданная в XIX веке, была немецкими королями переведена на латиницу, но знаете ли вы, что до этого Стефан Великий и Иван Третий общались без переводчика? Знаете ли вы, что все письменные памятники Древней Валахии и Молдовии, иконы и надписи в храмах — все кириллические?