Следы на облаках. Том 2

Зрители довольно громко разговаривали, шутили, а кое-где даже спорили. Поэтому над амфитеатром повис несмолкаемый гул тысячи голосов. В отдельной ложе для участников событий Сан разглядела Лану вместе с Даниэлем и указала на них Геаре. Девушки поднялись наверх между рядами и поприветствовали старых друзей, которые в этот раз исполнили роль их родителей. И выглядели они, как Настя и Марк Тураевы в молодости.

Впрочем, в Зале Истины все участники Трибунала приняли облик своих воплощений. Даже Ланс стал Тимом, как только перешагнул порог. Геара и Сан устроились рядом с Ланой и Даниэлем, потом свободные места заняли Кён и Беарн. Ланс подошёл последним и примостился с краю на оставшемся кусочке каменной скамьи. Пусть и тесновато, зато рядом с сестрой.

– Вон они! – благоговейно зашептал Ланс на ухо Санни и совсем невоспитанно ткнул пальцем в сторону арочного свода главных ворот.

Гигантские створки тяжёлых дверей медленно распахнулись, и взору всех присутствующих наконец предстали восемь высоких фигур в шафрановых мантиях.

На заседание Трибунала было принято являться людьми. Поэтому даже Лискен ради такого случая отказался от милого его сердцу образа адского чудища и теперь больше всего смахивал на Воланда в описании Булгакова. (Что ж, у Лискена всегда было своеобразное чувство юмора.) Особенно забавно этот «Воланд» смотрелся в шафрановой мантии.

Превенс облачился темнокожим юношей, но упрямо оставил себе симпатичные вуланские рожки. Крайт походил на сурового бородатого викинга, только шлема не хватает. А из-под мантии проглядывает ладный камзол из дублёной кожи и, кажется, рукоятка кинжала, усыпанная драгоценными камнями (ну, явиться из Ардо без драгоценностей и оружия? Просто нонсенс!).

Велия, закутанная в серый дымчатый шёлк, всей своей внешностью отражала тоску и безысходность Парвана. И никакая мантия не могла скрыть этого.

Юная Мэлора в зелёном (по обычаю Ариэнна) полупрозрачном платье являла собой воплощение Весны. Она шагала босиком по мраморным плитам пола, давая понять, что завернуться в ритуальную одежду, как положено, ей мешает слишком широкий крой платья. Поэтому и пришлось накинуть мантию только на плечи и придерживать так, что та уже почти совсем сползла за спину.

Дейнер прибыл из Крастолла седым умудрённым старцем и был единственным, на ком шафрановая мантия сидела как родная и смотрелась естественно.

Нейра, ослепительно прекрасная властительница Селиврэна, величественно подошла к своему месту за столом Трибунала и улыбнулась.

Последним появился Шайн. Как и его ближайший друг Лискен, он обладал необычным чувством юмора – поэтому общественность увидела взъерошенного паренька лет двенадцати со взглядом озорным, непокорным, можно даже сказать, бунтарским. В шафрановой мантии он был похож на маленького Будду, если бы имел желание скрыть лукавые искорки в глазах.

Мальчишка подал знак, и с противоположной стороны открылись другие ворота. В зал вошла одинокая поникшая фигура, в которой без труда узнавался Николай Рогов. Одним движением Шайн переместил Дистара в центр каменного возвышения с кристаллом. Заседание началось.

– Пригашается Рандер! – прогремел из пустоты некий Голос.

Вниз по ступенькам спустился всё ещё действующий глава Новобержского отделения Ордена Стражей – высокий статный мужчина лет пятидесяти. Он шёл, виновато ссутулив плечи, окутанный серой парванской дымкой, которая рассеялась только когда Шайн поместил Рандера рядом с кристаллом.

– Открой своё сердце «Устам Истины», – попросил мальчик.

Рандер покорно возложил руку на кристалл, и над площадкой развернулась огромная трёхмерная картинка, где, как на экране в кинотеатре, прокручивались записи. Память Рандера. Всё, что привело его к предательству…

⁂

…Дождь шёл весь день, превращая церемонию в испытание. Впрочем, Леонид был даже рад такому дождю. Казалось, что небо выражает то, что он сдерживал внутри себя до последнего. Ни слёз, ни жалоб, ни истерик – уверенный в себе лидер должен быть таким всегда, в любых обстоятельствах, даже когда умерла та, ради которой он жил. Галина сгорела от рака за полгода. Чёртовы врачи не смогли вовремя поставить диагноз, да она и сама не любила обследования. А потом стало слишком поздно.