В раковине на кухне высилась шаткая башня грязных тарелок. Все имеющиеся кастрюли были покрыты изнутри засохшей коркой или залиты водой. На столике стояла чашка, набитая окурками. У стены Фейт заметила складной мольберт и кучу холстов. Она принялась их перебирать и дошла до середины, когда голос у нее за спиной произнес:
— Это не самые лучшие. Почти все я собираюсь переписывать.
В дверном проеме стоял мужчина с всклокоченными рыжевато-каштановыми волосами и очень темными глазами. Фейт показалось, что он немного старше Джейка, чуть ниже ростом и более жилистый. На нем были мешковатые вельветовые штаны, заляпанные краской, и куртка с потертыми локтями и оторванными пуговицами.
— А мне понравилась вот эта, — Фейт указала на одну из картин.
Мужчина подошел ближе и взглянул.
— Подражание. Слишком похоже на Шагала. — Он протянул ей руку. — Руфус Фоксуэлл. А ты, как я понимаю, Фейт.
— Джейк убежал на работу, — объяснила она, — и сказал, что я могу посидеть здесь, пока он не вернется.
— Боюсь, что не можешь, — сказал Руфус и улыбнулся. — Ты не можешь провести свое первое утро в Париже в этой мусорной куче. Берите вашу жакетку, мисс Мальгрейв. Мы отправляемся в город.
Сначала он повел ее в кафе, где они выпили кофе с круассанами, а потом — кататься на лодке по Сене. После полудня, пообедав — обед был ленивым и долгим, — они пошли в Лувр, где без конца болтали и хохотали до упаду. Когда они бродили по Тюильри, Руфус уже обнимал Фейт за плечи. Вернувшись на квартиру, она прилегла вздремнуть в своей комнате, а Руфус пошел рисовать. Когда Фейт проснулась, Джейк был уже дома. Он познакомил ее с Луисом, который готовил ужин. Дразнящий аромат чеснока и помидоров перекрывал запахи краски и льняного масла. Все поели; вскоре в квартиру начал подтягиваться народ. Пустоголовая блондинка по имени Мари-Жозеф, в которой Фейт сразу определила последнюю пассию Джейка (у него по-прежнему ужасный вкус!), высокий худой мужчина, которого звали Жорж, молодая немка в брюках… а дальше Фейт уже не запомнила ни имен, ни лиц. В комнате стало не продохнуть от сигаретного дыма и споров. Кто-то запел и посетовал на отсутствие аккомпанемента, тогда шестеро самых дерзких сгоняли к соседнему бару, прикатили оттуда пианино и втащили по лестнице, к явному неудовольствию соседей. Фейт танцевала с множеством разных партнеров, и кто-то смачно чмокнул ее в щеку. Какой-то художник предложил написать ее портрет, а одна из женщин дала ей адрес костюмера, у которого работала.
— Я подыщу тебе что-нибудь миленькое из того, что идет на распродажу, дорогая.
Все это живо напомнило Фейт сборища в Ла-Руйи.
У нее слегка заболела голова, и она ускользнула на кухню сварить кофе. Под грязной раковиной громоздилась гора пустых бутылок. Разыскивая чистые чашки, она услышала, как закрылась дверь, и, обернувшись, увидела Руфуса.
— Наш старичок Джейк слишком долго тебя прятал, — заплетающимся языком проговорил он. — Совсем не думает о друзьях, черт бы его побрал. А это платье — просто нет слов.
— Тебе нравится?
Платье из серебристого кружева в складку Фейт нашла в числе прочих на чердаке Ла-Руйи. Вероятно, оно было пошито в самом начале века.
— La Belle Dame sans Mercy,[18]
— пробурчал Руфус, — скучает тут в одиночестве…Она позволила ему себя поцеловать, но потом отстранилась:
— Руфус, ты мне очень нравишься, но…
— Я тороплю события? — Он усмехнулся. — Я просто думал, ты человек свободных взглядов, как Джейк. Ладно, я готов подождать, если тебе так хочется, Фейт. По крайней мере, до завтра.
Он навис над ней, упираясь ладонями в стену.
— Дело не в этом, — сказала Фейт.
— Черт. Значит, я просто не в твоем вкусе.
Она засмеялась.
— Я сама не знаю, кто в моем вкусе.
— Или есть другой? — Ему показалось, что в глазах ее что-то мелькнуло. — Эге! Джейк не предупреждал…
— Нет, — она покачала головой, но подумала о Гае.
Руфус сказал:
— Учти, я буду упорствовать. Я так легко не сдаюсь.
Тут дверь открылась и раздался жизнерадостный голос Джейка:
— Убери лапы от моей сестры, Фоксуэлл, а не то я тебя задушу.
Руфус отступил.
— Я никого не хотел обидеть.
— Никто и не обиделся. — Фейт уже снова шарила по полкам. — Не могу найти ни одной кофейной чашки.
— Там под мойкой есть плошки для варенья. Руфус иногда разводит в них краски — правда, Руфи? — но пусть это тебя не смущает.
Они пили кофе, примостившись за маленьким столиком, и смотрели, как отражаются звезды на гладкой черной поверхности Сены.
— Довольна? — спросил Джейк у сестры. Фейт кивнула. — Побудешь здесь месячишко? Я познакомлю тебя с разным народом.
— Может быть. — Она не вставая взяла его под руку. — Послушай, Джейк. Тебе не кажется, что нам надо поехать в Англию?
— В Англию? Зачем, во имя всего святого? Я думал, Париж тебе нравится.
— Я от него в восторге. Но я хотела сказать, что нам всем надо переселиться в Англию. Из-за войны, понимаешь?
— Ты говоришь, как эта жуткая Анни, — буркнул Джейк и выплеснул в раковину остатки кофе.
— Не заводись. Ты же знаешь, что все Квартиранты возвращаются домой.
Джейк долго молчал, отвернувшись от нее. Потом сказал, не поворачиваясь: