Следы на песке

— Я верю в постоянство и преданность, мисс Мальгрейв. И в силу духа. — Элеонора смотрела на Фейт предостерегающе, ее голос был негромок, но тверд. — И Гай тоже верит в это. Разница между нами в том, что его можно увлечь, ввести в заблуждение. Жить так, как живет ваша семья, для него было бы невозможно. Он бы разрывался на части. Ему нужна моя забота и порядок, который я создала для него. Возможно, Гай не понимает, насколько ему это необходимо, но это так. Он любит свою работу и своего сына. Он думает, что мог бы предпочесть другой образ жизни, но если он потеряет все то, что дала ему я, он погибнет. Видите ли, — Элеонора повернулась, и Фейт впервые заметила холодную неприязнь в ее глазах, — видите ли, я хорошо его знаю.

Голос Фейт был спокойным, негромким.

— А вы любите его?

Элеонора приподняла брови.

— Я уже устала объяснять вам, мисс Мальгрейв, что это не ваше дело.

Фейт собрала всю свою храбрость.

— Возможно, это не мое дело, Элеонора, но оно должно быть вашим.

Самообладание Элеоноры улетучилось.

— Как вы смеете! Как смеет кто-то вроде вас вмешиваться в мои дела! — Элеонора встала. — Я думаю, вам следует уйти, мисс Мальгрейв. И запомните: ни вы, ни один член вашей семьи больше не переступит порог этого дома.

После того как Тьери привез ее обратно в Комптон-Деверол, Николь старалась быть хорошей женой. После обеда она отдыхала, как было предписано доктором: сидела на диване, играла с котенком, которого подарил Тьери, и читала романы. Она даже попробовала вязать детские вещи — она слышала, что именно этим должны заниматься будущие матери, — но петли сползали со спиц, а пряжа запутывалась. Когда к концу недели получился примерно дюйм дырявого грязно-серого полотна, Лаура Кемп тактично забрала у нее сумочку с рукоделием и сама связала детскую кофточку.

Николь пыталась развлечь себя, но на самом деле ужасно скучала. В школе для девочек, размещенной в Комптон-Девероле, были летние каникулы, поэтому в огромном, отдающем гулким эхом доме не было никого, кроме нее самой, экономки и Лауры. Экономка была глуха, а Лауре приходилось проводить много времени в саду и огороде, потому что, если бы она этого не делала, они остались бы голодными. Время от времени с аэродрома в Боском-Дауне приезжал Тьери. Он играл с Николь в карты и возил ее на машине на прогулки по окрестным местам. От Дэвида ничего не было слышно с мая.

Огромный живот давил ей на ребра, и все время болела спина. Сжав зубы, Николь терпела все это и не жаловалась. Фейт она писала длинные письма:

«Я похожа на кита… Я больше не могу принимать ванну — нужен подъемный кран, чтобы погрузить меня туда и вытащить обратно».

Николь проводила время, играя на фортепьяно и бродя по дому и саду. Но предки Дэвида неодобрительно наблюдали за ней с темных портретов с потрескавшейся от времени краской, и история этого дома, поначалу казавшаяся ей такой романтичной, начинала угнетать ее. Бежать отсюда было некуда, учитывая, как неискоренимо вжились Кемпы в это место. Их эмблема — три звезды и довольно грозного вида грифон — была выгравирована на столовом серебре, вырезана на каминной полке, и ее можно было разглядеть, уже выцветшую, на потолке большого зала. Внутри этих старинных стен Николь чувствовала себя скованной, подавленной, попавшей в капкан.

Она вернулась к попыткам сосчитать все окна в доме. Ежедневно она медленно обходила все здание. Николь сказала себе, что если число окон будет четным, родится мальчик и тогда она оправдает надежды Дэвида, и все будет хорошо. Но сколько бы она ни старалась, ответ никогда не сходился.

Родильный дом, в котором Лаура заказала для нее место, прислал ей брошюру под названием «Ваш ребенок». Открыв ее, Николь увидела краем глаза ужасный рисунок и немедленно захлопнула. Крестьянские женщины в деревнях Средиземноморья рожали детей, не читая книг; Николь решила поступить так же. Когда Лаура пыталась поговорить с ней о предстоящих родах, она притворялась, что слушает, но на самом деле думала о чем-нибудь приятном, например, о лошадях или о музыке. Она знала, что надо собрать вещи для родильного дома, но не спешила. Ей было неприятно даже думать об этом, и потом, до срока оставалось еще три недели.