Следы на снегу

– Ах вот как, – это уж больше, чем хорошо. Ну так что же, знакомьтесь, – предложил Шелестов лейтенанту. – Это наша уважаемая радистка сержант Эверстова, Надюша Эверстова. А это товарищ Быканыров, мой старый друг, старый партизан, следопыт, отличный охотник и наш проводник.

– Очень рад, – пожимая новым знакомым руки, сказал лейтенант и счел нужным каждому добавить: – Грицько Петренко.

Эверстовой показалось, что лейтенант улыбается не вовремя, говорит слишком самоуверенно, смотрит очень смело.

Ну а в общем Петренко произвел на всех хорошее впечатление. Он был строен, выше среднего роста, видимо, хорошо физически натренирован. Из-под его меховой шапки выглядывала прядь русых вьющихся волос. Голубые глаза смотрели открыто, жизнерадостно. Сросшиеся у переносья широкие брови придавали его лицу мужественное выражение.

– Груз привезли? – обратился Шелестов к Ноговицыну.

– Так точно. Вот список всего. Полковник приказал еще кое-что добавить, вами не предусмотренное.

– А именно? – удивленно спросил Шелестов, развертывая список.

– Пятилитровую банку со спиртом.

– Правильно. Спасибо полковнику.

Шелестов просматривал список.

Эверстову в данную минуту больше всего интересовали сухие батареи к радиостанции, и она спросила майора:

– А батареи не забыли прислать? Ведь эти у меня почти совсем сели.

– Ничего не забыто, Надюша. Батарей два комплекта.

– Замечательно. Будем Москву слушать.

– Пожалуй, да… – как-то неопределенно согласился майор. Он свернул лист бумаги и положил его в карман. – А груз в самолете? – обратился он к старшему лейтенанту.

– Да, в машине. Я не решился без вас трогать.

– Правильно сделали, – одобрил Шелестов. – Подъедем к самолету, уложимся – и в путь. – Майор посмотрел на лейтенанта Петренко, с любопытством разглядывавшего оленей, и спросил его: – Вы сыты? Кушали что-нибудь?

– Вполне сыт.

– Не стесняйтесь, говорите правду. По пути ресторанов не будет.

– Сыт, товарищ майор. Мы со старшим лейтенантом основательно заправились перед самым вылетом.

– Подтверждаю, – сказал Ноговицын.

– Тогда к самолету. Сюда возвращаться не будем. Наш путь пойдет через пруд, вон туда, – показал Шелестов. В это время лейтенант Петренко подал ему заклеенный конверт. Подал и сказал:

– Это от ваших, товарищ майор. Передал полковник.

Едва заметная улыбка озарила мужественное лицо Шелестова. Это было именно то, в чем он нуждался. Зажав в руке конверт, он пошел к передним нартам.

Получение письма из дома, где он не был сравнительно долго, взволновало майора, хотя внешне он оставался спокоен и размерен – результат многолетней профессиональной привычки к тому, чтобы ни при каких обстоятельствах, будь то в большом, или малом, не выдавать своих внутренних переживаний.

А когда подъехали к самолету, майор сказал Быканырову:

– Василий Назарович! Распредели груз равномерно на все нарты и уложи. Тебе помогут товарищи. А я пока прочитаю… Что-то мне пишут из дома?

И только очень внимательный и хорошо знающий Шелестова человек, каким был старый охотник Быканыров, смог уловить в последних словах майора едва заметные теплые нотки.

– Все будет в порядке, – заверил Быканыров.

Шелестов отошел в сторонку, вскрыл конверт и начал читать. Это было обычное письмо любящей женщины и друга, находящейся в разлуке с дорогим человеком. Таких писем пишется много, и все они как будто одинаковы, но ни одно из них не теряет от этого своей ценности для того, кому оно предназначено.

Вначале жена сообщала о домашних делах, повседневных заботах, о своей общественной работе среди жен офицеров, о самочувствии, затем шло длинное, милое своей обыденностью и подробное описание того, как живет и что делает маленькая единственная дочурка Клава, как она растет, какие получила отметки в школе. И, казалось, не было в письме подробностей, которые бы воспринимались Шелестовым как ненужные и лишние.

Кончалось письмо словами, идущими от сердца, трогательными, волнующими, о том, как тяжело быть в разлуке и как мучительно хочется поскорее быть снова вместе.

Шелестов прочел письмо еще раз, подошел к лесенке самолета, которой сейчас уже никто не пользовался, сел на нее и задумался.

Письмо жены невольно перенесло майора в область мыслей и чувств, которые в жизни борца-коммуниста занимают не менее значительное место, чем мысли о повседневной работе.