Следы на снегу (Художник М. Рудаков)

Он бежал, почти не ощущая тяжести собственного тела, превратившись в комок напряженных мышц и нервов. Ветер свистел в ушах, мороз, точно огнем, палил лицо. Петренко мчался, не обращая ни на что внимания, поглощенный единственной мыслью нагнать преступника и оправдать доверие, оказанное ему майором.

Преследование захватило, захлестнуло его целиком. Он не смотрел по сторонам, не оглядывался назад. Он весь напрягся в своем стремлении нагнать Белолюбского.

Но, пробежав с километр, Петренко почувствовал, что во рту пересохло, в груди что-то жжет, дыхание стало прерывистым, неравномерным, сердце колотится не в меру сильно.

Он сбавил темп бега, перешел на шаг, остановился, сбросил с себя ватную стеганую фуфайку и остался в форменной суконной гимнастерке. Разгоряченный Петренко уже не чувствовал холода.

«Горячо взял с места. Напрасно. Надо было постепенно наращивать темп. Ну, ничего. Сейчас придет второе дыхание. Ничего…»

Он посмотрел вперед и с удовлетворением отметил, что нужда в бинокле отпала. Расстояние между ним и Белолюбским сократилось до такой степени, что Петренко видел коменданта уже невооруженным глазом.

— Неужели не оглянется? — спросил самого себя Петренко, готовый возобновить погоню, но в этот момент Белолюбский, словно услышав его вопрос, остановился, оглянулся и бросился бежать уже сильнее.

«Теперь вперед!» — скомандовал сам себе Петренко и побежал вслед Белолюбскому, постепенно наращивая скорость.

Потом он вынул из кармана носовой платок, сунул его в рот, закусил зубами и освободил шею от шерстяного шарфа, мешавшего равномерному дыханию.

«Вот и в норму вошел», — отметил он про себя с радостью наблюдая, что расстояние между ним и комендантом сокращается.

Гимнастерка, заправленная в стеганые ватные брюки, вздувалась пузырем на спине лейтенанта, но он все ускорял и ускорял бег, призывая на помощь каждую мышцу своего натренированного тела.

Расстояние между ними сокращалось. Не более двухсот метров отделяло теперь Петренко от Белолюбского.

Мелькала мысль: «Окажет ли сопротивление?»

Ухо лейтенанта уже улавливало скрип лыж Белолюбского и звенящий звук палок, которыми тот отталкивался. Эти звуки подбадривали Петренко и давали ему новую энергию.

И вот Белолюбский еще раз остановился и повернул голову через плечо, точно волк.

Петренко немного сбавил бег, выжидая, что предпримет враг.

Белолюбский остановился на какую-то секунду и побежал вновь.

И когда дистанция между ними сократилась метров до семидесяти, Петренко сделал энергичный бросок вперед, остановился, вынул изо рта платок, вздохнул всей грудью и, сложив руки рупором, крикнул:

— Эй, бандюга! Стой!

Белолюбский мгновенно остановился, пригнулся, точно ожидая удара, неуклюже повернул голову назад и, издав какой-то нечленораздельный звук, вновь бросился вперед.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул Петренко, снял винтовку и передернул затвором.

Но Белолюбский продолжал бежать, и лейтенант вынужден был не отставать от него.

Когда же расстояние уменьшилось метров до пятидесяти, Петренко остановился, сбросил с правой руки рукавицу, взметнул винтовку к плечу, затаил по привычке на мгновение дыхание и нажал плавным движением пальца на спусковой крючок.

Выстрел прокатился по снежным просторам многократным, долго не замирающим эхом, переломился и угас.

Петренко не брал на этот раз Белолюбского на мушку, он дал как бы предупредительный выстрел. Но преступник, видимо, решил, что надо что-то предпринимать. Он внезапно остановился, схватился за ружье, воткнул в снег палки и залег лицом к лейтенанту.

«Ага, тут не до шуток, — подумал Петренко и тоже упал на грудь, что-то вроде поединка получается», — и тут он только почувствовал и увидел, как зло подшутил над ним безжалостный мороз. Он прихватил кончик его указательного пальца и оставил маленький лоскуток кожи на спусковом крючке.

В это время грохнул выстрел, и пуля с визгом прошла над головой.

«Впервые в жизни по мне стреляют. Наверное, жеканом бьет, на дробь не надеется», — смекнул Петренко и, обуреваемый задором, свойственным всем молодым людям, крикнул:

— Бросайте ружье, господин комендант… Стрелять не умеете. Учитесь, как надо стрелять…

Он подвел линзу оптического прицела под глаз и увидел, как лежит Белолюбский, погрузившись в снег, и как торчат по обе стороны его две лыжные палки.

Одна палка легла на мушку, и Петренко спустил курок. Палка переломилась, точно срезанная бритвой. Петренко взял на прицел вторую, и опять раздался выстрел. И вторая палка была перебита надвое.

— Отбросьте ружье в сторону! — скомандовал Петренко. — Иначе оно немедленно разлетится в ваших руках. — Слышите?

Белолюбский лежал неподвижно. Через оптический прицел Петренко увидел на его спине кусок перебитой им палки.

«Чует, мерзавец, наверное, что я в него не буду бить», — подумал Петренко и вдруг заметил, что Белолюбский шевельнулся, приподнял лицо, заметенное снегом, и быстро выстрелил второй раз.

«Дурак, — отметил про себя Петренко. — Что же ты дальше будешь делать? Перезаряжать двустволку?»