Следы на траве

Ласперо привстал, точно желая сказать нечто важное, но хмурый взгляд Вотана припечатал его к месту.

Переваливаясь, словно пингвин, шлепая подошвами, странный лакей укатил поднос. Искательно заглядывая в зрачки Лобанова, Магриби разлил по фужерам красное вино.

Вотан облизнул тонкогубый рот и спросил Валентина:

— Думаю, Вы уже поняли, что мы, здешние жители, никакие не аборигены планеты, а выходцы с Земли?

— Это было несложно.

Уловив интонацию Валентина, Ласперо поспешно поднял бокал:

— Итак, за встречу соотечественников-землян!

— За новый тоннель связи! — подхватил Магриби.

Пригубили.

— Вы очень проницательны, — сказал Вотан, мотнув головой на дверь, куда ушел слуга. — Он действительно оттуда.

Откинувшись в кресле, обитым пунцовым бархатом, Валентин спросил:

— Как это все случилось? Компьютеры вышли из-под контроля?

Эрго Ласперо опять заерзал на месте. Вотан, заметив его нетерпение, произнес не без яду:

— Сейчас достойный отец Эзра вам все расскажет.

— Да, я ничего не утаю от соотечественника! — Валентину показалось, что Ласперо переигрывает, вкладывает слишком много страсти в каждый жест изнеженно-белой руки. — Ничего, видит Бог, хотя трудно и стыдно говорить об… об ошибках своих предшественников, вернее, об одной страшной ошибке!

— История — наука честная!

— Безусловно, но от этого не легче…

По словам "достойного отца", ошибка, совершенная предками, основателями первого на Вальхалле города Асгарда, заключается в том, что они, основатели, не поставили перед колонистами высокой духовной цели. "Несводимой к сытости и утехам плоти", как выразился Ласперо. И посему Асгард уподобился развратному Вавилону и, подобно Вавилону, пал… Падению же предшествовал, как полагается, Золотой век. Компьютерное производство кормило и снабжало вещами всех, независимо от ранга: и хозяина великолепного особняка, полного сокровищ искусства, и младшего из лакеев в этом особняке. Нищих, бездомных, голодных не было. Магазины, вернее — пункты распределения являли изобилие гидропонных овощей и фруктов; жены и дочери колонистов могли бесконечно менять туалеты, один шикарнее другого, и ослеплять друг друга брильянтами, добытыми с помощью роботов; отцы и мужья, сверкая фарфоровыми зубами и шевелюрами, выращенными на биостимуляторах, ездили по городу во все более умопомрачительных электромобилях хамелеоновой окраски, с видеоэкранами и барами… Но кругом простиралась снежная пустыня, насквозь продуваемая ровными, как выдох вентилятора, монотонно воющими ветрами. Ветры могли дуть и пятьдесят, и сто дней подряд, не слабея и не усиливаясь, множа число психопатов и самоубийц.

И вот жители Асгарда, по словам Ласперо, из-за отсутствия духовных горизонтов, стремление к коим могло бы смирить плотские страсти, — жители Асгарда постепенно оставили свои прекрасные виллы ради дворцов невещественных, но куда более блестящих. Опустел не только Асгард, но и другие, недавно заложенные города по реке Эридан… Почти все ушли в Улей.

Ни выключить себя, ни изменить режим Улей не давал. Ибо это значило бы — убить тысячи подопечных. Был поставлен непроницаемый силовой купол. Сквозь стену напряженного пространства мог войти лишь тот, кто бесповоротно решил поселиться в одной из ячеек электронного "рая".

Немногие оставшиеся в городе слышали великий гул глубоко под ногами. Это машины, выстроенные и управляемые компьютерным «мозгом» Улья, рыли и оборудовали этажи новых ячеек…

— И кто же были эти оставшиеся? — спросил Валентин, не сомневаясь в ответе.

— Мы, — гордо вскинул бородку Эзра. — Последние блюстители духовных ценностей: рыцарства, патриотизма, святой религии предков, чувства долга!..

— Клан "Стальной ветер", — уточнил со своего кресла Вотан. Лицо его было погружено в тень от большого резного шкафа.

— Да-да! Круг единомышленников, сложившийся давно, еще когда строился старый Асгард.

— Кто же был… родоначальником вашего клана?

Вместо ответа Ласперо повернулся к портрету, висевшему в простенке между двумя окнами, задрапированными шелковой тканью. Лобанов давно уже поглядывал туда, искал случая спросить. Видимо, нарочно подсвеченный настенным бра, портрет в пышной золоченой раме изображал офицера, одетого в скромный серый мундир, с высоким, с залысинами, лбом и маленьким, как бы прячущимся подбородком.

— Безымянный Вождь.

В голосе Эзры прозвучала безмерная почтительность, а Магриби даже ладонь приложил к груди и склонил голову:

— Он хотел, чтобы жило его дело, а не суетная слава имени…