Следы на траве

Вольная Деревня… Судя по ее мыслям, нечто вроде сказочного царства, утопии… — Лобанов утвердительно кивнул. Ответом был буйный, ничем не сдерживаемый хохот. Насмеявшись, странница рукавом вытерла слезу и посмотрела на Валентина снисходительно-насмешливо, как на обманщика.

— Ну и как там у вас? В Вольной Деревне? Играете на арфах, славите Господа?..

…Трудно видеть мысли собеседника, когда в его мозгу такая горячка и сумятица…

— Дело в том, что Вольная Деревня существует действительно, и я оттуда. Неизвестная вам страна, могущественная и добрая…

Вдруг что-то резко изменилось в разгоряченном мозгу аборигенки.

Наивно приоткрыв рот, она так и рыскала глазами по лицу и одежде Лобанова. Точно Валентин посулил ей исполнение самой заветной, под кривыми ухмылками схороненной, мечты.

— Так ты не из крабов?

(Крабы?! Ну-ка… А, какая-то военная каста, солдафоны… Она их боится и презирает.)

— Даже не знаю, кого вы так называете.

Жадно докурив до самых пальцев, она с сожалением бросила и втоптала в снег ничтожный остаток сигареты.

— Ну, эти… "Стальной ветер"!

— Что за "Стальной ветер"?

Не отвечая на вопрос, она блаженно зажмурилась.

— Да-а! Вот это, можно сказать, новость! А что, Бог даст, и я когда-нибудь до твоих мест дойду?..

— Дойдете! — уверенно ответил Валентин и вдруг увидел, что лицо женщины стало темным, как старая медная монета.

Он оглянулся по сторонам. Тени удлинялись с безумной скоростью, ручьями бежали по снегу. Фасады сооружений стремительно меняли световой рисунок.

Лобанову и прежде казалось, что холодное бледно-зеленое светило движется не по-земному быстро. Однако, подойдя ближе к горизонту, оно ускорило свой бег чуть ли не вдвое. Растянутое по небу рефракцией, солнце подобно дирижаблю планировало за гребень холмов…

— Ты сильный, — грустно вздохнула странница. — Ты можешь себе позволить быть добрым… — Придирчивым оком она окинула подтянутую, упругую фигуру Лобанова, задержалась на гладко выбритом подбородке, холеных волосах. — А я вот возьму и не дойду. Свалюсь однажды, и снегом меня заметет. И не оживит меня никакой сероглазый рыцарь из другого мира.

— Так поселитесь где-нибудь, дождитесь лета! Неужели нигде нельзя укрыться от ваших "крабов"?

— Лето! Оно и видно, что ты черт знает откуда… В наших местах зима полжизни тянется. Если стану лета ждать, не успею окончить картину.

Валентину очень хотелось перейти к расспросам об Уве, но, желая укрепить доверие женщины, он спросил:

— Какую картину?

— Картину жизни, друг! Следы. — Темнота упала вокруг, будто выключили рубильник; странница шептала увлеченно, только белки глаз поблескивали: — Сто тысяч километров следов на снегу. Самая большая картина в мире, специально для осмотра с космического корабля! Она, конечно, ничего не изображает, но сам по себе масштаб… Сеть следов по всей северной Гондване! Понял? Я, женщина, незаметная как бактерия, преображаю своим путешествием целый материк!..

— Растает же, — чувствуя, что надо же как-нибудь ответить, невпопад брякнул Валентин.

— Ах, растает? А Гомер, Рафаэль, Бетховен не растают рано или поздно? Вечность — понятие относительное. Может быть, какой-нибудь снежной блохе, что живет полсотни дней, мои следы покажутся прочнее египетских пирамид!..

Наконец-то для Валентина все в этом диковинном мире встало на свои места! С одной стороны — чернильные леса, рой звезд, в течение считанных минут пробившийся по всему небу; россыпь огней на темной бронзе, немыслимо густая и щедрая для земных ночей. С другой стороны, гроздь самых славных имен Земли, память о чуде Египта…

— Извини, — тихо сказала она. — Я просто с ног валюсь… Вторые сутки без еды… У тебя… не найдется хоть куска хлеба?

Все высокие мысли вылетели из головы у Валентина. Кажется, с детства не испытывал он такого стыда. Видеть усталую, истощенную женщину, читать ее мысли, но не догадаться, что она чуть не падает от голода, что ее просто надо накормить!.. Да, брат, слишком велика пропасть между нашими мирами…

— Конечно, конечно, разумеется! Давайте зайдем под крышу…

IX

— У нас как люди живут? Либо отрекайся от постылого мира и иди в Улей, либо надевай мундир, цепляй значки и регалии — и служи. А мы вот — ни то, ни другое. Мы третьи!..

Съев добрый кусок ветчины с хлебом, немного меда и запив все это бодрящим астро-кола, женщина опьянела от непривычной сытости и говорила не останавливаясь.

Огонь, разведенный в камине из обломков давно распавшейся мебели, гудел вовсю; жаркие отсветы плясали на вычурном лепном потолке, но до настоящего тепла было далеко — особняк промерз насквозь в зимнее многолетье.