Дня три Литовцева не могла вернуться к делу Никандрова. Арестовывала, обыскивала и делала очные ставки по горячим следам свалившейся на нее групповой кражи. Потом дежурила. Потом, невыспавшаяся и злая, целый день разбиралась с «хвостами» — с происшествиями, случившимися в ее дежурство. Но, отдохнув, сразу назначила еще один допрос Марии Никандровой.
— Я проверила ваши показания. Вы знаете, что говорили неправду. Ведь вы были предупреждены об ответственности за лжесвидетельство.
Никандрова молча плакала. Ну что толку выговаривать ей!
— Любите вы его… — полувопросительно, полуутверждающе сказала Валентина. — Любите так, что о себе уже и думать не хотите. Это в двадцать-то пять лет… Ладно, пейте воду и идите успокаиваться в коридор. Допрос буду продолжать.
Ни в эту, ни в четыре следующие встречи Мария Никандрова ничем не дополнила материалы следствия. И все же Литовцева не считала время потерянным. Теперь молодая женщина говорила. Не показания давала, а просто рассказывала про свою судьбу. Жила в деревне на Вологодчине, рано начала работать и рано поняла, что она не из красавиц. Тем большим было счастье первой любви. Раскрылась ей навстречу, все отдала. Но предмет обожания был просто заурядным прохвостом. Перед уходом в армию вызвал ее из дому и предупредил: провожать, мол, завтра не надо, все равно у него с ней ничего не будет, и вообще он в деревню не намерен возвращаться. От позора уехала в Мурманск, тут и родила. Хватила горя со своим сынулей эта восемнадцатилетняя мать. А потом ее «облагодетельствовал» Никандров — красивый и, как ей казалось, очень образованный человек. Не сразу и не вдруг она поняла, что этот лодырь, лишившись военной специальности, не собирается получать никакой другой, а удобно устроился за ее счет. Когда же поняла — уже не смела ни в чем ему перечить… Здесь, в кабинете следователя, Мария впервые и неожиданно для себя начала смотреть на мужа другими глазами. С каждым днем суд этот становился все более зловещим для Никандрова.
— Запишите, Валентина Георгиевна… Неправду я раньше говорила. Духи «Серебристый ландыш» у меня давно были куплены, года два назад. А платочек кашемировый я сама себе к женскому празднику подарила…
Она рассказала, что 7 марта была у соседки тети Даши, к которой пришла племянница. На включенный телевизор они, занявшись чаем, внимания не обращали, поэтому она не помнит, какая была передача. Только потом муж велел ей говорить про хоккей и про подарки. А тогда она домой не торопилась: сынишка спал спокойно, а муж должен был в ночь дежурить. Но довольно поздно, в начале двенадцатого, услышала у себя дома звяканье ведра, вышла и удивилась: муж, обычно аккуратностью не отличавшийся, отпаривал утюгом пальто. Посреди комнаты стоял тазик, и вода в нем была темно-бурая.
Валентина, проверявшая попутно ее показания, отметила: согласно ответу из студии телевидения, третий период хоккейного матча, на который ссылался Никандров, начался в 22 часа 48 минут.
— Встревожилась я: что, мол, это? Не твое, говорит, дело, ложись спать. А уж какой тут сон… Утром, сколько он ни ругался, пошла за ним. Было это в шестом часу. Вошли мы с ним в коридор на стройке, он включил свет — я прямо ахнула: такая лужища крови! Застыла уже и блестит….
— А возле дома видели следы крови?
— Нет, наверно, снегом припорошило…
И это правильно: в справке гидрометеослужбы говорится о несильной снежной метели.
— …Он стал засыпать кровь мусором, а меня прогнал…
Через несколько дней у Литовцевой в руках были ответы экспертов. Биологи расстарались, в швах никандровского пальто не только кровь нашли, но даже группу определили: первая. Криминалисты подпалины на подкладке уверенно назвали следами утюга. Валентина была удовлетворена. Показания очень важного свидетеля — Марии Никандровой, подкрепленные данными эксперта, становились неуязвимыми. Теперь ни один адвокат не сможет поставить их под сомнение.
Пришел ответ и от судмедэксперта: с такими травмами черепа Савелов самостоятельно передвигаться не мог. Правильно. Его нес, а потом волок Никандров. Потому и было на пальто столько крови, что вода в тазике побурела…
Но главного звена в цепи доказательств все же недоставало. Бутылка с пивом, которой он, якобы, ударил прораба, держала Никандрова на поверхности, как хороший пробковый пояс. Странно только: лишь на втором судебном заседании он «вспомнил», как допивал пиво…
Верная своему плану проверять каждое слово обвиняемого, Литовцева наметила на следующий день пойти в столовую, где Никандров покупал пиво. Но назавтра побывать там не пришлось. Выбили из графика весьма важные события.
Утром, постучавшись, вошла к ней в кабинет целая делегация: двое пожилых, лет по пятьдесят, мужчин, женщина лет сорока, одетая в теплый платок, аккуратную фуфайку и брюки, парень лет двадцати трех, высокий, смущенный и гулко кашляющий.
Литовцева пригласила всех сесть.
По тому, как женщина, сев спокойно возле стола, развязала платок и расстегнула фуфайку, Валентина поняла: разговор будет не минутный. Один из пожилых мужчин остался стоять.