Следы погибшего Бога

Мезенцев от неожиданности не мог произнести ни звука: перед ним стояла его бывшая студентка. Она мало изменилась. Видимо, ещё ни разу не рожала. Такая же миниатюрная ладная фигурка… Чуть вздёрнутый носик… Свежая кожа пухловатых щёк… Большие светлые глаза … Хорошенькая, не более того… Однако Николай Валентинович заметил бы её даже в толпе роковых красавиц.

Юрий Артёмович пожал плечами.

– Всё-таки познакомьтесь, поговорите! – буркнул он и вышел из комнаты.

Теперь Мезенцеву стало проще собраться с мыслями.

– Будем знакомы, Вера Леонидовна! – нарочито громко произнёс он.

– Очень приятно, Николай Валентинович!– улыбнулась в ответ девушка и добавила сбивчивым шёпотом: – Эти опыты смертельно опасны. Истомин хочет сделать вас мёртвым творцом нового мироздания. Я не сошла с ума. Юрий Артёмович ещё расскажет вам, как рождалась наша Вселенная. Он ещё покажет работу первозданного взаимодействия! К счастью, главные опыты начнутся не завтра. Не раньше, чем из Ямова улетят Сысоев и Кылычоглу. Ещё есть время! Я попытаюсь вас спасти… На всё пойду ради вас! Ждите.

«Тут все, похоже, бредят. Какой ещё мёртвый творец вселенной? Здесь людей, наверное, опаивают наркотиками или облучают», – с ужасом подумал Мезенцев и растерянно произнёс:

– Вера, присаживайтесь. К сожалению, мне нечем вас угостить.

– Нет-нет, Николай Валентинович! Я пойду. Мы ещё успеем пообщаться…

3. Дикий кофе Эритреи

За годы жизни на свалке он почти забыл, что в мире существуют ванны. Теперь же, смыв с себя грязь последних пяти лет и нежась в искусственной морской воде, он возвращался к жизни и мысленно превращался из Гнойка даже не в дядю Колю, а в Николая Валентиновича Мезенцева, полноправного жителя города Ямова.

«Зачем мне отсюда бежать? Всё равно податься некуда. Пусть Вера не рискует из-за меня. Поживу несколько дней по-человечески, а потом будь что будет…» – размышлял он.

Мезенцев вспомнил последний год работы в Ямовском государственном университете. Вера Леонидовна, на тот момент четверокурсница, ему нравилась, хотя он никогда бы ей в этом не признался. Николая Валентиновича пугала разница в возрасте.

На зачётах и экзаменах он ставил Вере оценки автоматом. Старался вообще не задавать ей вопросы: он мучился, когда находился рядом с ней. Студентка же в это время смотрела на него испытующим взглядом экзаменатора. В её серо-голубых глазах читался вопрос: «Ну, когда же ты, наконец, решишься?»

Девушка училась уже на последнем курсе, когда ректор вызывал Мезенцева и задал короткий вопрос:

– Николай Валентинович, сколько времени вы уже не публиковались?

– Шесть лет…

– А ведь вы способный человек!

– Что толку от этих публикаций? – взвился Мезенцев. – Если у тебя нет свежих идей, зачем засорять журналы своими статьями?

– А у кого здесь есть новые идеи и эпохальные открытия? – удивился ректор. – Гении в ЯГУ не водятся. Однако порядок есть порядок. Преподаватели должны не только читать лекции. Публикации в солидных изданиях – это не только престиж университета, но и его спасение. Пока его не закрывают, но финансирование с нового года опять урежут. Придётся расстаться с шестью сотрудниками, и одним из них будете вы.

Для Мезенцева это не было неожиданностью. Всё шло к такой развязке. Он не добивался грантов на исследования и давно не публиковался: не мог заставить себя компилировать чужие идеи, как это натужно делали его коллеги. Он не брал взятки, и ему нечем было делиться с начальством. В общем, с какой стороны ни посмотри, а ценным сотрудником Николай Валентинович не был.

Мезенцева уволили. Тыла у него не было.

Для многих безработных спасением становилось ремесленничество, однако Мезенцев ничего руками делать не умел. Долги за коммунальные услуги росли. Николаю Валентиновичу предложили перебраться в комнатку на окраину Ямова, но он не увидел в этом смысла. «Перед смертью не надышишься! – говорил он себе. – Какая разница, когда я попаду на свалку: годом раньше или годом позже?»

Денег оставалось ещё месяцев на пятнадцать, когда он прочёл в Сети объявление.

Пожилому человеку нужна была операция – из разряда тех, что не входят в убогий пакет государственного медминимума. Мезенцев узнал фамилию. Она была той же, что и у Веры. И имя его совпадало с её отчеством…

Бывший преподаватель продал квартиру и сделал перевод на счёт больного старика, а на оставшиеся деньги полетел к Красному морю.

«У меня больше нет ни семьи, ни жилья, ни работы. Моя жизнь закончилась. Разве я не имею права красиво отдохнуть напоследок?» – рассуждал он.

Мезенцев снял хедмо, маленький домишко в Эритрее. С тех пор, как утряслась жизнь в соседнем Сомали, эта страна начала превращаться в мировой центр секс-туризма, отодвинув в сторону Таиланд. Статные и изящные эритрейские девушки бередили воображение мужчин всего мира – и одиноких, и таких, которым просто надоели жёны.

Также отсюда происходил прадед Пушкина. В её столице даже стоял памятник, который изваял какой-то русский скульптор.