Следы «Тигра». Фронтовые записки немецкого танкиста. 1944

У них все еще оставался довольно большой запас противотанковых снарядов, да и минометная батарея за дотом пока еще не сделала ни единого выстрела. У зенитных орудий также оставались существенные запасы снарядов, но их расчеты в траншеях были уже на пределе боевого духа и сил.

Хелман перегруппировал наши боевые машины в неровный полукруг вокруг переправы, с дотами буквально за нашими спинами. На стальных конструкциях моста играли красные лучи солнца.

В ходе всей этой деятельности, рева двигателей боевых машин, когда мы перестраивали наши ряды, я услышал тихий шепот русской пленницы, произнесшей мне на ухо:

– И для чего все эти разрушения?

Наш радист, нахмурившись, посмотрел на нас, явно не услышав ее слов, но обеспокоенный самим фактом ее обращения ко мне.

– Мы защищаем Европу, – ответил я пленнице.

– Подобным образом? – с горечью усмехнулась она.

Затем, видя, что радист снова бросил на нее взгляд, она отодвинулась и снова скорчилась на своем прежнем месте под башней.

Мой ответ на ее вопрос был исключительно инстинктивным, лозунгом, который, однако, мы воспринимали всем своим существом, тем основанием, на котором мы пришли в эту страну и развязали в ней ту бойню, которую осуществляли и сейчас. Наркотики еще вовсю действовали в моей крови, я чувствовал себя уверенным, странным образом неуязвимым. Радист улыбнулся мне – и протянул новую дозу амфетаминов, на этот раз в форме таблеток первитина в упаковке из фольги. Эти таблетки входили в ежедневный рацион танкистов, так что я взял одну из них зубами и проглотил ее.

– Танковый шоколад! – усмехнулся радист, бросая себе в рот вторую.

Поле моего зрения сузилось, но оно стало более острым, и я увидел, как красные лучи солнца, пробивающиеся среди горящих машин, бросают на снег бриллиантовые оттенки, которых я раньше не замечал. Волосы на моей голове встали дыбом. Чувство обоняния также обострилось, и вонь взрывчатки и горючего в корпусе танка стала едва переносимой, доставляя мне боль. Подняв лицо к сорванной крышке люка, я глотнул свежего воздуха. Теперь я прекрасно видел гребень обрыва и то, как маневрируют там СУ, расступаясь вправо и влево, словно освобождая место для новых сил.

Взяв бинокль, я принялся внимательно рассматривать кромку обрыва, а через минуту уже крикнул Хелману, предупреждая его о том, что русские вновь готовятся атаковать.

– Да, – пробурчал он, – я тоже их вижу. Снова «катюши», и довольно много.

– Башнер, открывай по ним огонь, когда они перестанут двигаться, – приказал он Вильфу. – Бей осколочно-фугасными, у нас их больше.

– Есть, герр полковник.

– Надо продержаться еще час! – передал по радио Хелман своим экипажам. – Мы должны продержаться только час, когда к реке подойдут наши подкрепления, и тогда мы сможем отойти.

Еще час против этого яростного натиска? Еще час против «катюш»?

Как я мог разглядеть сквозь оптику бинокля, «катюши» были установлены на гусеничных шасси, которые занимали отведенные им места на гребне обрыва, извергая облака выхлопных газов. На этих гусеничных шасси были установлены направляющие, на которых покоились оперенные реактивные снаряды, грубо нацеленные вниз по склону за счет наклона шасси, более точная наводка осуществлялась наклоном или поднятием направляющих ручным механизмом. Когда расчеты заканчивали наводку, Вильф немедленно открыл по ним огонь, и осколочно-фугасный снаряд с трассером поразил две такие машины, когда их расчеты еще возились с наводкой. Ракеты взорвались, не успев покинуть направляющие, колоссальный шар огня вырос над машинами, уничтожая их и их экипажи. Огненный шар рос в диаметре, выбрасывая в стороны полосы огня, которые заставляли стоящие вблизи машины срочно подаваться в стороны от взрыва.

Русские привели в действие дымовые шашки, чтобы прикрыть происходящее у них, и через несколько секунд верхняя часть гребня обрыва окуталась плотным коричневым дымом. Противотанковые орудия в наших дотах дали несколько залпов наугад, но явно никуда не попали – столь плотна была дымовая завеса. Поэтому мы тоже прекратили огонь. Однако даже сквозь ее густой слой можно было различить этот странный огонь, который продолжал полыхать и растекаться в стороны.

– Да это же загущенный бензин, – пробормотал Хелман.

– Что это такое? – услышал я вопрос летчика люфтваффе, произнесенный дрожащим голосом.

– Бензин и дизельное топливо в загущенном виде, смешанное с резиной покрышек, – ровным голосом произнес Хелман. – Эта штука прилипает ко всему и горит несколько часов.

Летчик начал вполголоса молиться, пока Хелман не велел ему заткнуться.

– Они могут разместить корректировщиков огня внизу на склоне, – сказал он, обращаясь ко всем нам. – И тогда смогут вести огонь сквозь дым и…