Следы в сердце и в памяти

Когда мы вошли в кабинет Главкома, я даже несколько растерялся - настолько поразили меня размеры этой комнаты. Точнее сказать, эта была не комната, а целая зала, где можно было бы проводить танцевальные турниры или званые балы. Пол был почти целиком покрыт огромного размера ковром. В дальнем конце стоял рабочий стол с приставленным к нему небольшим столиком для посетителей и удобными небольшими креслами. У противоположной стены прямо перед нашей дверью была ещё одна дверь, которая, видимо, вела в малый рабочий кабинет и другие подсобные комнаты (так, примерно, было и у Сергея Павловича). Справа от нас во всю длину стены было несколько очень больших окон с красивыми, не до конца раскрытыми шторами. Левая стена почти сплошь была закрыта матерчатыми шторами, которые, как нетрудно было догадаться, прикрывали плакаты, схемы, карты, таблицы и прочие наглядные материалы от любопытных глаз. Высоко на стене за спиной адмирала висел портрет одного из знаменитых русских флотоводцев прошлых времён (к своему стыду, я их не очень-то различаю), а у противоположной стены - довольно больших размеров картина, изображавшая одну из известных морских баталий прошлого или позапрошлого века. Справа от нас близко к углу на полу стоял большой глобус диаметром около полутора метров (точно такой же был и у нас), вращающийся на подшипниках, а рядом с ним - морской секстант на специальном штативе. Всё это я увидел не сразу, а рассмотрел несколько позже, когда Главком углубился в чтение "баллистического протокола".

Как только мы вошли в кабинет, его хозяин встал из-за стола и пошёл нам навстречу. Обычно такого ранга начальники сидят и ждут, изображая из себя страшно занятого человека, пока к ним подойдёт вошедший. Такое внимание было приятно мне, хотя я отлично понимал, что оно обращено не ко мне лично. Оно было знаком уважения к Сергею Павловичу и кроме того вполне соответствовало флотским традициям. Впоследствии я неоднократно убеждался в справедливости этого своего первого наблюдения.

Адмирал поздоровался со мной за руку, а стоявшему рядом навытяжку офицеру сказал, что тот пока свободен. Стоя перед ним с запечатанным пакетом в руках, я вдруг сообразил, что допустил оплошность: ведь мне надо было бы сначала пройти в секретную часть, там вскрыть пакет и прийти к Главкому не с пакетом, а с его содержимым. Причиной тому была, конечно, та стремительность сопровождающего меня офицера, из-за которой я вовремя не успел правильно сориентироваться. "Ну, - думаю, - сейчас достанется мне на орехи" и, обращая внимание на запечатанный конверт, говорю, что надо бы в секретной части вскрыть пакет. "Вам никуда не надо ходить, сейчас всё устроим", - говорит адмирал без всякого раздражения, нажимает кнопку на столе и даёт соответствующее распоряжение дежурному офицеру. "Он здесь, товарищ адмирал, - отвечает дежурный, - ждёт вашего вызова". В ту же секунду входит то ли начальник, то ли работник секретной части, который устраняет возникшую трудность и, обращаясь ко мне, говорит: "Я буду ждать вас в приёмной".

Когда мы остались вдвоём, я хотел вкратце рассказать о содержании документа, обратив внимание на те места в нём, в которых затрагивались интересы Военно-морского флота и возлагаемые на него задачи на предстоящем пуске. Однако Главком пожелал сам прочитать документ и только просил давать разъяснения по тем местам, по которым у него возникнут вопросы. Время от времени он делал какие-то заметки в своём настольном блокноте и задал мне несколько вопросов, относящихся к техническим характеристикам ракетно-космической системы и общей организации управления полётом. Другие руководители подобного уровня обычно при ознакомлении с такими документами приглашают ответственных специалистов своего ведомства, участвовавших в разработке документа, и со своими вопросами больше обращаются к ним. В данном же случае никто из его сотрудников не был приглашён. Только прочитав весь протокол, он спросил, кто из специалистов его ведомства участвовал в составлении и согласовании протокола и, увидев на листе согласований фамилию одного из офицеров своего штаба, остался доволен. После этого, учинив свою утверждающую подпись на титульном листе, признался: "Я не представлял, что пуск связан с такими сложными завязками. Передайте Сергею Павловичу, что мы окажем ему любое содействие, которое в наших силах".