Следы в сердце и в памяти

Перед тем, как мы вышли из дома, Рената попросила меня отстать от неё и идти на некотором расстоянии, не теряя её из виду. Так мы и сделали. Когда мы подошли к опушке леса, было ещё совсем светло, всё хорошо просматривалось и никого поблизости не было. Рената, остановившись, подождала меня, и мы вместе вошли в лес. Это был лес и не лес - так он сильно отличался от нашего. Он был весь каким-то упорядоченным, если таким словом можно определить состояние леса. Свободное от здоровых деревьев пространство не было заполнено переплетением множества кустарников, поваленными деревьями, сушняком, прогнившими пнями, не было видно и сухостоя. Мы прошли в глубь леса довольно основательно и очутились на свежевырубленном участке, или, как у нас принято говорить, на просеке. Это был удивительный участок. Ничего подобного я в жизни не видел. Представьте себе несколько гектаров земли, из которой выглядывают сотни абсолютно ровно срезанных пней на абсолютно одинаковой высоте. Это был, видимо, не строевой лес, судя по длине брёвен около двух с половиной метров, очень аккуратно сложенных в штабеля через определённые расстояния. Недалеко от штабелей были также аккуратно сложены крупные ветки, а рядом с ними - такие же аккуратные кучки с мелкими сучьями. Такое впечатление, что после вырубки всю площадь то ли подмели, то ли почистили граблями - можно было где угодно сесть или прилечь, не опасаясь наткнуться на торчащие сучья или щепки. Рената пояснила, что ещё в прошлом году, когда у Эльзхен не так сильно болели ноги, они сюда приходили погулять и отдохнуть, но из-за нехватки топлива часть леса по решению ратуши пришлось вырубить. Даже во время войны люди любили здесь проводить свободное время с детьми и стариками. Удивительным было то, что я здесь не обнаружил ни малейших признаков пребывания людей в виде разбросанных там и сям бутылок, пробок, разбитой посуды, консервных банок, следов от костров и других атрибутов "культурного отдыха", которыми так славятся российские леса, расположенные вблизи городов.

"Вот оно - ещё одно свидетельство национального характера", - подумал я, но поделиться этими своим мыслями со своей спутницей счёл излишним. Почему же одни умеют так беречь то, что у них имеется, а другие с какой-то лихостью уничтожают свои богатства?

Рената будто угадала мои мысли, унёсшие меня в наши дальние края, и с удивлением спросила:

- Что вы так странно оглядываетесь, Ри'фат, разве у вас нет лесов?

- Наоборот, Рената, у нас очень много лесов, и они очень большие, можно сказать, необъятные, в них запросто можно заблудиться.

Беседуя о том, о сём, мы по вырубленной просеке дошли до какого-то ручейка, повернули направо и опять оказались в гуще деревьев. Теперь уже разговаривать было труднее, так как стало почти темно, и мы не могли пользоваться своими словарями. Мы вышли из леса, обогнув городок с северной стороны, опять установили между нами некоторую дистанцию и так дошли до дома. Эльзхен ожидала нас с явным беспокойством.

После вечернего чая, когда я проверял, выучены ли очередные 50 испанских слов, Рената вдруг спросила:

- Ри'фат, что вы собираетесь делать в воскресенье, у вас есть какой-нибудь план?

- Нет, Рената, - отвечал я, - никаких планов пока нет, я с друзьями ни о чем пока не договаривался. А почему это вас интересует?

Она чуть замялась, в очередной раз покраснела и очень неуверенным тоном начала объяснять:

- Видите ли, в воскресенье в Нордхаузене состоится большая ярмарка...Я давно нигде не была, и хотела бы туда поехать...Эльзхен не может, вы знаете. Не согласились бы вы поехать со мной? - с трудом закончила она свою речь.

Я никак не ожидал такого предложения, но без всякого промедления выпалил:

- С удовольствием поеду, Рената, - но, чуть подумав, сам задал встречный вопрос:

- А на чем мы поедем? У меня ведь нет машины.

- Мы поедем на электропоезде, если вы не возражаете. Это совсем близко.

Я однажды бывал вблизи Нордхаузена, когда нас повезли на завод "Миттельверк" (то есть "среднее производство") - так назывался подземный завод, вырытый под горой в нескольких километрах от города, но самого города практически не видел, только знал, что он во время войны был сильно разрушен.

- Очень хорошо, - сказал я, - только вы меня подготовьте немного, ведь я ничего не знаю об этом городе.

- Тогда послушайте, - согласилась Рената, - правда, я сама тоже не очень много знаю, но то, что знаю, расскажу.

Вот что я узнал из её рассказа. Нордхаузен - один из старейших городов не только Германии, но и Европы - ему 2000 лет. Ярмарка как раз посвящается этой дате. Незадолго до конца войны английская авиация подвергла город жесточайшей бомбардировке и практически полностью его разрушила. Это было местью англичан за бомбардировки Лондона ракетами ФАУ-2, которые производились на заводе в Нордхаузене. Деньги, вырученные на ярмарке, пойдут на восстановление города. Рената закончила свой грустный рассказ словами: "Это был очень красивый город".