Следы ведут в пески Аравии (второе издание)

Нибур поднялся на плоскую крышу. Никто не должен был видеть, как он плачет. Трудное детство воспитало в нем сдержанность, но сейчас, может быть впервые в жизни, он дал волю чувствам. Слишком долго он подавлял их, слишком долго старался быть трезвым, рассудительным, спокойным. Он словно выплеснул все накопившиеся переживания и плакал горестно, надрывно… Затем, немного успокоившись, задумался о будущем. Ну вот, теперь из ученых он один остался в живых. Бауренфейнд занят своим делом, Крамер неплохо лечит местных жителей, а чем он, Нибур, помог Хавену и Форсколу? Да и мог ли помочь? Ведь они, выходцы из другого мира, чужды не только этим людям, которые способны убить и спасти, предать и приветить, они чужды этому климату, этим условиям, этим обычаям, воде, пище. Как приспособиться к окружающему? Прав ли был он, уговаривая остальных продолжать этот нелегкий путь? Да, Форскол был им примером. Он никогда не ждал удобств и милостей, он умел со многим мириться, работать и терпеть. А может быть, как раз это и стало причиной его гибели? Если бы он хоть раз сказал им в Таизе, что с ним. Хоть раз! Карстен вспомнил, как однажды Форскол упал посреди двора. Тогда все объяснили это усталостью, душевной опустошенностью. Если бы он сказал… Так что же, значит, надо цепляться за жизнь, беречь себя? Да, наверное, надо. Форскол был не прав. Бравада может стоить жизни, помешать общему делу. Вот теперь и всем нам труднее, и научные задачи экспедиции поставлены под угрозу. Каждый из нас — не просто песчинка в житейской пустыне, нет, это часть мироздания, где все связано, сцеплено, скреплено воедино…

Нибур отметил смерть Форскола у местного кади, а затем направился к доле Ярима. Тот потребовал, чтобы ему было передано все, что осталось от покойного, так как он умер на его земле. Если бы он знал, что в багаже Форскола были лишь дохлые рыбы, пауки и битые ракушки! Нибур вспомнил, что после смерти Хавепа в Мохе дола не требовал ничего, значит, такого закона не существует. Правда, тот настаивал на подарке, но это уж к закону не имеет отношения.

— У нас, европейцев, — сказал Нибур, подумав, — тоже положено властям платить определенные деньги. Только под расписку. А ваших расцепок, почтенный, мы не знаем. Поэтому скажите, сколько в Йемене берут по закону за то, что человек умирает на вашей земле.

Дола, уже осведомленный о том, что чужестранцы держат путь в Сапу к самому имаму, на всякий случай назвал ничтожно маленькую сумму. Нибур понял, что дола просто испугался, и тотчас же расплатился, даже не взяв расписки.

Похоронить Форскола решили на краю селения, среди развалин. Тело усопшего завернули в холст. Нибур увидел на лице друга застывшую улыбку и содрогнулся — никакое мужество не властно преодолеть этот дикий, необратимый процесс, называемый смертью.

Долго сомневались, нужно ли класть тело в ящик, не наведет ли это на мысль о том, что в нем спрятан клад. И все-таки сколотили некое подобие гроба: такого человека следует хоронить по-христиански!

Дола прислал своих людей ночью. Нибур не мог двинуться с места. В нем все оцепенело, ему казалось, что это его самого будут сейчас опускать в чужую землю. Крамер настоял на том, чтобы он вместе с Берггреном остался в доме. Арабы подняли гроб и нырнули в зловещую темноту. Крамер, Бауренфейнд и слуга, пришедший с ними из Таиза, едва догнали их. Все закончилось в считанные минуты.

Позднее, в Сане, Нибур узнал, что вскоре после их отъезда из Ярима могилу раскопали и украли холст и ящик, бросив тело. Но по повелению долы захоронение было произведено еще раз, хотя, разумеется, уже без всякого гроба.

Милость имама

Теперь путь лежал на северо-запад, по равнине, покрытой скудной растительностью. Здесь встречались укрепленные поселения, поля и даже ручьи, которые из-за малого количества осадков не имели стока к морю. Внезапно заморосил дождь. На влажных гористых склонах Нибур разглядел листопадные леса, заросли кактусового молочая. Коллекции Форскола продолжали свой путь без хозяина. Теперь Нибур чувствовал себя ответственным и за эти бочонки, сосуды и ящички.

А впереди путников ожидали новые сюрпризы. Из-за их задержки в Яриме в следующих поселениях стало известно, что в этом краю появились франки, направляющиеся в Сану. Подозревая чужестранцев в агрессивных намерениях, жители каждой деревушки заранее выходили им навстречу, но не с хлебом и солью, а с камнями в руках.

Крамер предложил вызвать охрану, по оказалось, что во всех окрестных селениях, включая такие большие, как Дамар и Хадафа, у долы всего 30 солдат, да и те боятся встречи с местными жителями. Оставалось лишь надеяться, что арабам все это в конце концов самим надоест. А тут еще разболелся Берггрен. Когда его хотели оставить в селении, жители которого были настроены более дружелюбно, там откровенно заявили, что в дом его все равно никто не впустит, ибо, если он умрет, никому не захочется возиться с его погребением.